Мирону так же было поручено сформировать еще один отряд из стрельцов и мужиков, которые уже воевали и которые были готовы первыми принять на себя бой. Ибо первая оборона города была задумана воеводой еще в деревянных укреплениях, окружавших острог и городские посады по кругу, и хоть на время задержать неприятеля.

Уже в шестом часу вечера, когда по донесениям всадников-парнишек, снующих до надвигающейся ханской орды и обратно, крымское многотысячное войско находилось всего в версте от острога, Мирон и еще двести пятьдесят защитников города рассредоточились по переднему южному деревянному частоколу и трем башням, которые окружали городские посады в полуверсте от кремля. Стоя на широком деревянном выступе, идущем изнутри высокого частокола, ополченцы и сорок стрельцов, вооружившись луками, стрелами и пищалями, ждали приближения неприятеля.

Колокола на всех трех церквях звонили набатом до шести вечера, пока многочисленные посадские и слободские могли входить в кремль.

Ровно в шесть, трое ворот кремля закрылись и стали укрепляться изнутри подручными средствами, камнями и бревнами. Единственными не укрепленными оставили центральные Одоевские ворота, готовые впустить обратно отступающий полк Мирона Сабурова, который теперь должен был первым принять кровавый бой. На всех девяти башнях кремля были выставлены часовые, доносящие об обстановке вокруг. Через четверть часа у ворот скопились некоторые поселяне, которые не успели попасть в кремль и часовые, беспрекословно выполняя приказ воеводы Темкина, отсылали людей прятаться в лесах, отвечая, что ворота не откроются более.

10.5

Зловещая тишина, нависшая над деревянными укреплениями острога, посадами и кремлем, приводила существо Мирона в напряженное состояние. Стоя у бойницы главной деревянной башни, в кольчужном доспехе и защитном шлеме с железой переносицей, он невольно сжимал ладонью рукоять палаша и напряженно смотрел вдаль за зеленеющее поле. Все туляки надеялись до последнего, что крымский хан со своей многотысячной ордой свернет в другую сторону, и не пойдет на разграбление Тулы, но когда вдалеке показались темные полчища, воины начали доставать свое оружие, готовые встретить неприятеля железом и стрелами.

Первые крымские отряды всадников быстро достигли высокого дубового частокола и, вмиг на оборонявшихся воинов обрушился град стрел. Всадники с наскоку попытались пробить топорами ворота внизу башни деревянного острога, но тут же получив картечью из пищалей и острыми стрелами по своим доспехам и коням, чуть отступили. К этому времени к острогу все приближались и подходили все новые и новые пешие и конные полки янычар, которых наблюдалось бесчисленное множество. Около семи тысяч воинов бросились на штурм деревянного частокола, подводя к острогу и многочисленные пушки. Две с половиной сотни русских воинов, во главе с Мироном Сабуровым, беспрестанно стреляли по нападавшим, и умело скидывали их с деревянных стен, не давая пролезть через частокол. Однако, через час крымцы умело подпалили одну из боковых башен и она запылала яростным пламенем. Тут же несколько десятков защитников во главе с Сабуровым кто на коне, кто пеший, бросились к этому месту, зная, что еще через четверть часа янычары прорвутся в образовавшуюся брешь от пожарища и ворвутся внутрь города.

Первых конных янычар, пролетевших догорающий частокол, Мирон верхом на своем вороном встретил своим палашом, и стремительно зарубил сразу двоих. Но орда была так многочисленна, что словно тараканы начала валить внутрь догорающего проема в деревянном частоколе, сметая на своем пути и стрельцов на конях и мужиков с саблями и топорами. С соседних башен и сторон частокола, видя прорывающихся внутрь крымцев, уже спешили на помощь другие ополченцы, оставляя на обороне в других местах совсем ничтожное количество человек.

Еще спустя час, когда было уже убито более сотни русских, а янычары все наступали словно неумолимый поток, Мирон принял трудное решение об отступлении. Он громко прорычал приказ, чтобы пешие немедленно бежали к кремлю, пока тридцать воинов – конников, как и он, будут держать оборону. С недовольными злыми и беспомощными лицами, остатки пеших стрельцов и ополченцев спрыгивали с деревянных стен острога, понимая, что им не удержать таким малым количеством диких янычар.

Мирон бился, словно одержимый, сразу с тремя противниками. Один из них был конный, два других пеших, которые пытались скинуть его с коня или ранить по ногам. Но его боевой конь был тоже очень умел, и мало того, что отскакивал в нужное время от сабель янычар, так еще и дико бил копытами по пешим крымцам. Отрубив мощным умелым ударом руку очередному всаднику, Мирон невольно обернувшись, отметил как пешие русские уже скрылись из виду и наверняка были уже у стен кремля. В этот миг один из янычар всадил в его бедро саблю, и Сабуров глухо прохрипев проклятие, развернулся и, сосредоточившись, мощным ударом разрубил янычара от шеи до живота. Отразив горячую алую кровь, хлынувшую по недругу, Мирон снова жутко гаркнул и прохрипел новый приказ – оставшейся последней в живых дюжине конников - скакать к кремлю.

Сильно раненый в правую ногу Мирон отбивался от бешеных янычар, отмечая, что конники поскакали по его приказу к крепости. Понимая, что ему тоже уже пора, Сабуров вдруг заметил коня, в седле которого повис раненный русский стрелец, который был еще в сознании, но с окровавленной головой. Янычары видимо оставили его, решив, что он уже не опасен, и Мирон стремглав, понукая ногами своего вороного, мгновенно достиг раненого парня. Сильной рукой, обхватив стрельца за подмышки, Сабуров мощно выдернул его из седла. Перекинув раненого через хребет своего коня впереди себя, Мирон еле успел отбить очередной смертельный удар кривой сабли одного из всадников – янычар, который налетел не него. Второй рукой он умело и стремительно всадил в сердце крымца длинный нож, пробив сильнейшим ударом кольчугу противника. Сабуров резко вытащил холодное оружие из груди неверного и стремглав направил коня прочь, отразив, что янычар безжизненно упал на землю, выпав из седла.

Тульский кремль располагался в глубине посадов, возвышаясь на берегу реки Упы, и до него шла прямая улица, по которой и устремил коня в галопе Сабуров. Он отметил, что высокая калитка ворот еще открыта, и в нее втискиваются последние выжившие мужики из его отряда. Однако, Мирон слышал нарастающий топот янычарских коней за своей спиной и понимал, что у него не более нескольких минут, чтобы успеть. В какой-то момент он ощутил жгучую боль в руке и, повернув взор, увидел, как вражеская стрела пронзает его предплечье.

Почти истребленному отряду Мирона Сабурова, принявшего на себя первый бой с янычарами, удалось задержать крымцев почти на три часа. За это время, укрывшиеся в кремле туляки сильнее подготовились к обороне, и все же, после разрешения воеводы, впустили внутрь кремлевских стен еще сотню жителей, которые также были в помощь и хоть немного защищены от ворогов. Под своды кремля вернулось лишь семьдесят живых бойцов из полка Мирона, и четвертая часть от первоначального состава. Остальные раненые или убитые остались у подножья деревянных стен острога. Последним в открытую калитку Одоевских ворот, сильно пригнувшись к своему жеребцу и удерживая на крупе коня здоровой рукой раненного стрельца, влетел Сабуров. И тут же широкая калитка ворот захлопнулась и стоящие наготове у ворот крепкие бабы и мальчишки лет десяти-двенадцати начали заваливать и укреплять последние ворота камнями и бревнами.