Ее звали Дейрдре, и она работала в Комитете по делам колоний. Тридцати восьми лет, светлокожая, не особенно красивая, но рассудительная, ладно сложенная и хорошая собеседница.

– Я начинаю думать, что так действительно лучше. Только не знаю, убеждает ли меня логика Уэя или омары, Моцарт и ты. Не говоря уже о перспективе вечной жизни.

– Она меня пугает.

– Меня тоже.

Дейрдре гладила его спину.

– Мне, чтобы остыть, понадобилось два месяца.

– Ты так это для себя называла? Остыть?

– Да. И повзрослеть. Поглядеть в глаза реальности.

– Тогда почему кажется, что сдаешься?

– Ляг.

Он замял сигарету и убрал пепельницу на тумбочку. Они обнялись.

– Нет, правда, – сказала она. – В конечном итоге так лучше для всех. Постепенно, работая в своих комитетах, мы изменим ситуацию к лучшему.

Они целовались, ласкали друг друга, а потом спихнули ногами простыню, Дейрдре перекинула ногу ему через бедро, и он с легкостью вошел в нее напряженным членом.

Однажды утром Скол сидел в библиотеке, как вдруг его плеча коснулась чья-то рука. Он вздрогнул, оглянулся – Уэй. Тот наклонился, отодвигая Скола, и приставил глаза к экрану аппарата для чтения. Помолчал мгновение.

– Выбрал ты правильно. – Он еще секунду смотрел, потом выпрямился, отпустил плечо Скола и улыбнулся. – Почитай еще Либмана, Окиду и Маркузе. Сегодня в саду дам тебе список работ. Ты придешь?

Скол кивнул.

У него выработался определенный режим: утро в библиотеке, вторая половина дня – в комитете. Он изучал методы строительства и природоохранную деятельность; рассматривал схемы работы предприятий и системы жизнеобеспечения жилых объектов. Мадхир и Сильви показали ему чертежи строящихся и будущих зданий, городов, как они есть теперь и (сверху накладывается прозрачный экран) какими, возможно, станут. Он вошел в комитет в качестве восьмого члена. Из семи других трое были склонны спорить с решениями Уни и менять их, а четверо, включая Мадхира, – безоговорочно их принимать. Официальные заседания проходили вечером в пятницу; в прочие часы в кабинетах редко можно было встретить больше четырех-пяти человек. Однажды пришли только Скол и Гри-Гри, и дело кончилось на диване Мадхира.

После комитета Скол шел в спортзал и бассейн. Кушал вместе с Дейрдре, Довером и его очередной женщиной или еще кем-нибудь, иногда Карлом, который работал в Комитете транспорта и примирился с вином.

Однажды в феврале Скол спросил у Довера, можно ли через проводника, который заменил его на Свободе, выяснить, все ли в порядке у Лилии и Яна и поддерживает ли их Джулия, как договаривались.

– Конечно, – ответил Довер. – Проще простого.

– Тогда узнай, ладно? Буду очень благодарен.

Несколько дней спустя Довер нашел его в библиотеке.

– Все в порядке. Лилия сидит дома с ребенком, покупает продукты и платит ренту, так что Джулия, видимо, сдержала слово.

– Спасибо, Довер. Я волновался.

– Наш человек за ней приглядит. Если что-то понадобится, деньги можно послать почтой.

– Да, Уэй говорил. Хорошо. – Скол улыбнулся. – Бедная Джулия, содержит все эти семьи, когда на самом деле нет никакой нужды. Узнай она, ее бы удар хватил.

– Это точно, – улыбнулся Довер. – Хотя сюда добрались не все, так что в некоторых случаях поддержка на самом деле требуется.

– Верно. Я не подумал.

– Увидимся за обедом.

– Да. Спасибо.

Довер ушел, а Скол повернулся к аппарату для чтения и наклонил голову. Поставил палец на кнопку «следующая страница» и спустя секунду нажал.

Он начал высказывать свое мнение на заседаниях комитета и задавал меньше вопросов Уэю. Когда собирали подписи за уменьшение дней макси-кейков до одного в месяц, он колебался, но подписал. От Дейрдре перешел к Блэки, потом к Нине и обратно к Дейрдре; слушал в малых гостиных трепотню про секс и анекдоты про членов Верховного Совета; вместе со всеми увлекался моделированием бумажных самолетов и доунификационными языками (Francais, как выяснилось, произносился как «франсе»).

Однажды ни свет ни заря отправился в спортзал. Наткнулся там на Уэя в черном поддерживающем поясе и белой повязке вокруг шеи, который прыгал с гантелями в руках. Узкобедрое тело с мощными мышцами лоснилось от пота.

– Еще одна ранняя пташка. Доброе утро. – Уэй прыгал ноги вместе, ноги врозь и одновременно разводил руки в стороны и поднимал их над головой в седых пучках волос.

– Доброе утро. – Скол подошел к стене и повесил халат на крюк. Рядом висел еще один, синий.

– Ты вчера пропустил встречу.

Скол обернулся и сбросил сандалии.

– Праздновали Патин день рождения.

– Ничего страшного. – Уэй продолжал прыгать и работать гантелями. – Я просто так сказал.

Скол ступил на мат и начал бег на месте. На шее у Уэя был крепко повязан кусок белого шелка.

Уэй перестал прыгать, бросил гантели, и взял с брусьев полотенце.

– Мадхир опасается, что ты станешь радикалом, – улыбнулся он.

– Мадхир и половины всего не знает.

Уэй разглядывал его, продолжая улыбаться и вытирая полотенцем плечи с буграми мышц.

– Вы здесь каждое утро? – спросил Скол.

– Нет, один-два раза в неделю. Я не спортсмен по природе. – Он вытер спину.

Скол остановился.

– Уэй, я хотел с вами поговорить.

– Да. О чем?

Скол сделал шаг вперед.

– Когда я только пришел и мы вместе обедали…

– Ну?

Скол откашлялся.

– Вы сказали, что, если я захочу, можно заменить глаз. И Розен говорил то же самое.

– Конечно. Ты хочешь?

Скол посмотрел на него с сомнением.

– Не знаю. Это так тщеславно, я понимаю. Но я всегда о нем помню…

– Устранить изъян не тщеславно. А вот не устранить было бы пренебрежением долга.

– Можно сделать линзу? Коричневую.

– Да. Если ты хочешь скрыть недостаток, а не исправить.

Скол на секунду отвел глаза.

– Да. Я бы хотел сделать линзу. То есть, чтобы мне ее сделали.

– Хорошо, – улыбнулся Уэй. – Я дважды менял глаза. Несколько дней видишь нечетко, только и всего. Сегодня же утром загляни в медцентр. Я распоряжусь, чтобы Розен занялся этим лично.

– Спасибо.

Уэй повесил полотенце на шею в белой повязке и запрыгнул на брусья.

– Не говори никому. – Пошел на руках. – А то дети замучают просьбами.