– Реж, потерплю.

Хирург сунул раненому в зубы толстую щепку и щедро полил рану самогоном. Тот громко застонал. Я отвернулся. Подошедшие разведчики составили бердыши в подобие пирамиды у полатей. На колышки, вбитые в столбики каркаса палатки, повесили тулы с луками и колчаны со стрелами, и вышли наружу. Я вышел следом. Вместе отошли к редуту и сели у пушки. Стрельцы молчали, насупившись.

– Докладывай, – глядя на хмурого Ахмета, приказал я.

– Бачка, мой вина нет. – Вскочив, от волнения не по-уставному произнёс татарин. – Дикарь местный стрела пускал.

– Успокойся и говори по-порядку. Сядь.

Ахмет, взяв себя в руки, продолжил:

– Первый день мы дошёл до большой ручей, там, на закат. – Он махнул рукой на запад. – Полдня на север вдоль нему дошёл до лес. Не густой. Верста – два верста, где-то так. Потом болото начался. По колено. Неширокий, полверста будит. За ним река, мутный. Туман был, какой широкий река не видал. По лес около река-болото на восход шёл. Зверь болото шастал, якши зверь! Много зверь! Моя стрелял, пять раз попал. Сеня стрелял, Кеша. Все попал! Один место земля твёрдый к река пришёл. Там решил из зверь потроха бросать. Последний зверь брюхо резать, тут лодка рядом камыш выплыл. Ерёма близко стоял, ему два стрела, грудь, нога. Грудь – отскочил стрела, кольчуга! Нога стрела застрял. Я лук хватал, другой тоже лук хватал. А Ерёма упал. Дикарь с лодка берег сигай, копьё тыкай, весло махай. Мы бегать нет! Дикарь двадцать штук был. Голый, даже тряпка блуд не закрыт, бусы на шея. Мы всех убил! Бердыш якши! Я потом аркан лодка лови. Вот, лодка был, дикарь был.

Ахмет вытащил из-за спины тощий мешок, из него – весло с короткой ручкой и большой лук, сделанный из ветки дерева. Довольно упругий, я попробовал его натянуть. Отполирован. Видимо, много лет им пользовались. Тетива из верёвочки, сплетённой из растительных волокон. У стрел древки ровные, длинные, не оперённые. Наконечники действительно каменные. Изготовлены довольно тщательно.

– Вот, воевода, – Ахмет явно начал успокаиваться. – У дикарь лодка нашёл.

Он вытряхнул мешок на кусок холстины. Появились топоры: каменные, один медный и один железный. Железный топор явно европейского происхождения. Несколько довольно хорошо изготовленных каменных ножей с резными деревянными рукоятками. Ещё на холстине появились несколько палочек, длиной с палец, из цветного дерева: тёмно-красного, бежевого, зелёного. И несколько продолговатых, длиной с пальцевую фалангу и толщиной с карандаш, зелёных камней, похожих на изумруды. Они были привязаны жилками к верёвочкам – амулеты, скорее всего. А вот это интересней! Я взял в руки настоящее произведение дикарского искусства: ожерелье в три нити с серебряной застёжкой. На каждой нити, тоже привязанные жилками, висели разноцветные камешки, мелкие радужные раковинки, круглые и ромбовидные кусочки отполированного, тоже разноцветного, дерева, яркие птичьи пёрышки. В центре композиции находились тоже зелёные камни, но более тёмные. На верхней нити – один небольшой камень. На средней – два покрупнее, а на нижней – три, из которых тот, что посередине – величиной с перепелиное яйцо. Эти камни были очень похожи на изумруды. Или мне так кажется? Точнее Моисей скажет, но это потом. Похоже, мои разведчики кого-то из индейских вождей оприходовали.

– Дальше говори, – я положил ожерелье на холстинку.

– У них лодка ещё два зверь убитый был, мы забрал, не потрошил, мешок клал. Шибко быстро домой шёл, вся ночь! Потом поспал мала-мала, дальше шёл. Ерёма нога шибко заболел, медленно шёл. Но сам, таскай не нада. Батыр!

«Был бы ещё и повнимательнее, не поймал бы примитивную стрелу в ногу» – подумал я, но произносить это вслух не стал. Потом разбор полётов.

– Убитых куда дели?

– Река бросай, океан плыви, акула кушай! Лодка ломай, тоже река бросай. Лодка дрянь, корыто похож, где баба порты моет. Только большой-большой! Двадцать дикарь ехал.

– Следов много оставили?

Ахмет, тяжело вздохнув, виноватым голосом произнёс:

– Многа. Ночь, темно…

– Ну что ж, когда-то это должно было произойти. Вы, мужики, похоже, какого-то их вождя акулам отправили. Аборигены его обязательно искать будут. Найдут ваши следы и придут сюда. Что будем делать?

Я оглядел встрепенувшихся разведчиков. Те быстро в полголоса переговорили между собой, и Ахмет высказал общее предложение:

– Засада нада делай, там, где мы шёл.

– Неправильно! Ахмет, отойдём-ка в сторонку!

Отведя разведчика подальше от его людей, чтобы уши не грели, устроил ему головомойку:

– Ты опытный воин, Ахмет. Но ты опростоволосился. Почему допустил внезапное нападение на вас? Почему вы все в куче были? Почему не поставил дозоры вниз и вверх по реке, хотя бы саженей на полста от вашего бивака? Расслабились, что до сих пор никого не встретили? А встретили – и обгадились! И то, что вы их всех порубили, говорит лишь о том, что оружие ваше лучше их оружия. А будь у них такое же? Акул сейчас вы бы кормили, а мы – от внезапной атаки отбивались! Делай выводы, десятник разведчиков! Вы обязаны всё и всех видеть, а вас – никто. Надеюсь, ты меня понял. А насчёт засады – нас для неё маловато будет. И толкового места для неё нет. Теперь пошли.

Понурившись, Ахмет шёл сзади. Но, приблизившись ко входу в редут, поднял голову и принял не хмурое, а озабоченное выражение лица. Что воевода говорил десятнику один на один, рядовым знать не обязательно. Это не их дело. А десятник не должен показывать рядовым, что воевода его мала-мала туды-сюды!

Говорить я больше ни с кем не хотел, мне надо было подумать. Потому разведчиков отпустил отдыхать. Повеселевшие воины, переговариваясь, гурьбой ввалились в свою палатку, но остановились и притихли, пропустив меня вперёд. Навстречу шагнули оба эскулапа.

– Я вытащил обломок и зашил рану, – доложил один.

– А я мазь наложил и повязку, – продолжил другой.

– Дал раненому ещё твоего вина, он спит, – закончил доклад Жан-Пьер и показал обломок наконечника. – Теперь ему нужен покой. Если будет угодно Богу, через две недели раненый выздоровеет. У второго стрельца рана небольшая, касательная. Тоже промыл и зашил. Скоро зарастёт.

– Мы будем молиться об этом, – ответил я и перекрестился.

Да. Мы всё же обнаружены противником. Скрытно отсидеться не удалось. Надо готовиться к визиту. Не дружественному.

И дело закрутилось. Дал команду ускорить помывку, чтобы до темноты все успели. Через дежурного вызвал десятников и проинструктировал. Пантелеймону, моему заместителю по тылу, дал указание подготовить берсо, проверить снаряжение их сменных затворов. Остальным стрельцам приказал разнести по орудиям, стоящим у тына, запас пороха, пыжей, ядер и картечи. Хорошенько пробанить стволы. Бестолковой суеты в лагере не было. Просто воины готовились к бою.

Медленно прохожу по лагерю, присматриваюсь к людям. Оба лекаря, тихо переговариваясь, режут кусок холстины на длинные полосы. Приставленный к французу ещё князем Петруха, засучив рукава, бросает эти полосы в чан с кипятком, потом вынимает, зацепив тонкой палочкой, и развешивает на натянутые верёвки. Бинты готовят. Я как-то спросил Петруху, учит ли он язык французский, и, получив утвердительный ответ, тут же его проэкзаменовал. Произношение, конечно, хреноватое, но понять можно. И он понял, что я ему говорил. Словарный запас, правда, маловат, да и тот, вот француз-шутник! – на треть состоял из тех слов, что в присутствии не каждой мамзели и произнесёшь! Взяв Жан-Пьера за шиворот, я настоятельно посоветовал и Жану, и Пьеру учить мсье Пьетро правильному французскому, а не его клошарному варианту. Оба, подрыгавшись на весу, поклялись в неукоснительном выполнении моего пожелания. И вновь воссоединились, ощутив землю под ногами. А я удивился появившейся в руках силе, но вида не подал и ушёл.