— Красивые, это точно. Но дело в том, что выставка едва не сорвалась, — сказал Гомес. — Видите ли, экспозиция прибыла сюда из Манчестера — из того, что в Англии, а не в Нью-Гэмпшире. Самолет с коллекцией приземлился в Логане, и один из работников, нанятых организационным комитетом для перевозки коллекции из Логана в Уикенден, попытался стибрить несколько рубинов.

— И как его поймали? — спросил я.

— Как поймали, говорите? Мне самому очень бы хотелось это знать. Но здесь об этом ничего не сказано. Нет, подождите, кое-что все-таки есть… Вот, пожалуйста: «Действуя на основании информации, предоставленной конфиденциальным источником в Бостоне, агенты сосредоточили внимание на некоем Джозефе Хлопикове, сотруднике известной курьерской фирмы, отвечавшей за безопасную транспортировку экспозиции из частного авиатерминала в Логане в Уикенденский музей изящных искусств. Агенты проследили передвижения Хлопикова от его квартиры в Дорчестере до складского помещения терминала, где последний открыл контейнер под номером двадцать семь и извлек из него коробку, помеченную номером девяносто один, которую и спрятал в карман своего пальто. Сразу вслед за этим агенты Уильямс, Шалай и Тадаки арестовали подозреваемого и доставили в федеральную тюрьму временного содержания в Спрингфилде, округ Масс».

Дальше еще интереснее. Похоже, в тюрьме Хлопиков раскололся. Как думаете, что он тогда рассказал?

Гомес посмотрел на меня, но я пожал плечами. Тогда он перевел взгляд на Джадида, который взмахом руки предложил ему продолжать.

— Терпение, друзья мои, является одной из главных человеческих добродетелей, — наставительно сказал Гомес и продолжил: — Итак, мистер Хлопиков сообщил, что он похитил рубины по настоянию Яна Пюхапэева, профессора истории и восточноевропейских проблем из Уикенденского университета. Мистер Хлопиков также сказал, что за это профессор обещал передать ему миллион долларов в облигациях на предъявителя. По словам арестованного, профессор утверждал, будто эти рубины обладают некоей магической силой, но лишь он один знает, как правильно их использовать. Удобно, верно? Представляется полной ахинеей, особенно для образованных джентльменов вроде нас с вами. Но в этих материалах сказано, что Хлопиков был очень напуган и, по его словам, рассказал об этом только под угрозой депортации, причем не только его, но и родителей, сестры и племянников.

Как бы то ни было, агенты Уильямс и Шалай отправились к профессору Пюхапэеву в Линкольн, штат Коннектикут, где рассеянный добряк профессор сообщил им, что не имеет представления о передвижных выставках иранских драгоценностей, знать не знает Джозефа Хлопикова и ни сном ни духом не ведает о каких-либо заговорах, связанных с похищением рубинов. Агенты известили его, что он будет вызван в бостонское отделение ФБР для дачи показаний по этому делу. Однако через три дня в офис бюро пришло письмо от адвоката, в котором утверждалось, что Пюхапэева подставили и похищение рубинов организовала русская мафия, использовавшая профессора для прикрытия. Далее адвокат писал, что его клиент — иммигрант, плохо ориентирующийся в американской действительности и не имеющий здесь ни друзей, ни родственников, каковые обстоятельства превращают его в прямо-таки идеальный объект для манипуляций со стороны опытных преступников…

— Этот адвокат… — перебил я, — случайно, не Вернум Сикль?

— Да, он самый. Вернум Сикль, — ответил Гомес. — Если вам интересно мое мнение, коли Сикль берется кого-то защищать, значит, его клиент человек состоятельный и виновен. Короче говоря, Сикль пригрозил сотрудникам бюро огромными исками за клевету, если какая-либо информация, порочащая Пюхапэева, будет обнародована. Теперь, после того как я вам все это рассказал, повестка в суд может прийти и мне. Между прочим, агенты просмотрели записи телефонных разговоров Пюхапэева, а также обыскали его квартиру и кабинет — Сикль им это позволил, — но ничего компрометирующего не нашли, и единственное, что у них было, — это показания Хлопикова. А коли нет прямых улик — нет дела. Конец истории.

— Я бы хотел поговорить с этим похитителем рубинов, — сказал Джо.

— Да ну? Вот уж не думал, что у тебя появилась склонность к спиритизму.

— Он что — умер?

— Парнишке перерезали горло в тюрьме через два дня после вынесения приговора. Убийца или убийцы не установлены.

Джо вздохнул и почесал себе темя.

— Итак, что мы имеем? А имеем мы старика без видимых средств к существованию, без родственников и друзей, за исключением учительницы музыки, на которую положил глаз сидящий здесь Полли. И этот старик каким-то образом связан с русскими похитителями драгоценностей, которые, вероятно, имеют отношение к мафии.

— Почему к мафии? — спросил я.

— Готов заложить десять долларов против пончика, что покойный Хлопиков работал на русскую мафию, имевшую отделение в Бостоне.

— Позвольте задать вам вопрос, — вмешался я. — Попытка кражи рубинов имела место в январе девяносто пятого года. Примерно в это же время Пюхапэева в первый раз арестовали за стрельбу из окна его кабинета. Как вы думаете — это совпадение?

— В криминальном расследовании, сынок, возможность совпадения в расчет не принимается, — сказал Гомес. — Если, конечно, вы не адвокат защиты.

— Этот профессор ходил куда-нибудь, кроме работы? — спросил Джо.

— Только в бар в городишке Клоугхем, — ответил я.

— Тот Клоугхем, что между нашим городом и Хартфордом?

— Совершенно верно. Бар называется «Одинокий волк».

— «Одинокий волк», говорите? Вы там были?

— Был. Небольшое, весьма задрипанное провинциальное заведение. Ничем не примечательное. И я очень не понравился его владельцу.

— Что вы имеете в виду?

Я рассказал об Албанце Эдди и о том, как тепло он со мной распрощался.

— Значит, Албанец Эдди? Как думаешь, Сэлли, стоит к нему наведаться?

— Предлагаешь съездить в Коннектикут? Ты, должно быть, шутишь? На те места наша юрисдикция не распространяется, а ты и без того в опале, которая продлится еще довольно долго, — сказал Гомес.

— Мы расследуем возможное убийство профессора Уикенденского университета. Кроме того, мы никого не будем там арестовывать. Я просто хочу взглянуть на этот бар и заодно немного проветриться — оторвать наконец свою многострадальную задницу от стула. Не беспокойся: никто здесь меня не хватится, даже если я немного опоздаю на свою вахту за столом.

— Ты сейчас не вправе проводить какие-либо расследования, парень. А если и соберешься что-то сделать на свой страх и риск, то я не должен помогать тебе в этом.

— Короче, ты едешь?

— Только для того, Здоровяк, чтобы ты не попал снова в какую-нибудь переделку.

Хвост павлина, радуга; люди поумнее меня верили, что эти вещи символизируют наступающее возрождение, когда нарождающееся непостоянное новое, заменившее то, что умерло, еще не полностью осознает себя. При всем том я должен заметить, что радуги чаще бывают призматическими, краткими и визуально неполными, нежели арочными, которые обычно изображают. Что же до павлинов, то это исключительно вздорные птицы.