– А ты не думаешь, дед, что мне их спасти – как тебе гору мотыгой своротить? Их там знаешь сколько? А я, видишь, один. Почему ж ты думаешь, что у меня получится, раз у них у всех не получается?

Старик плюнул, потом каким-то вороватым движением стер плевок, попавший на основание красного монолита, рукавом своей хламиды.

– Ах ты, баран! Да не думаю я ничего! Я про тебя ничего и не знаю, первый раз вижу, как и ты меня. Но если послали мне духи пропащего человека, тогда надежды никакой вообще нет. Мне что, я свой век доживаю... Внука жаль стало, вот я, козел безрогий, и решился духов попросить...

– Значит, не хочешь со мной идти? – усмехнулся Басманов.

– А ты меня путать будешь? Убивать будешь? Кто тебе тогда дверь откроет и хаому жечь станет, чтобы она тебя по темной дороге провела?

Влад похлопал по туго набитому ароматным порошком дареному мешочку.

– Ну, травку я теперь и сам жечь могу, ее у меня твоей щедростью видишь как много... А про убить – это ты зря, дедушка. Я за просто так людей не убиваю. Связал бы, с собой повел – это да. Ну не хочется мне с тобой расставаться, интересный ты человек...

– Теперь молчи, – властно прервал его Талгат. – И за тенью смотри. Там сам решишь, брать меня с собой или здесь оставлять.

В самом маленьком кисете у старика оказалось что-то вроде огнива. Талгат осторожно поднес его к наполненной порошком канавке, ударил кресалом, подул... Искры ярко брызнули из-под кресала, а вот огня Влад не увидел, хотя порошок явно загорелся – линзы ночного видения показали, что канавки налились темно-багровым, не дающим отблесков светом. Невидимое пламя пожирало сложенную камом конструкцию, и, глядя на этот колдовской огонь, старик принялся раскачиваться из стороны в сторону, тихонько распевая монотонную длинную песню на незнакомом Владу языке. Никакой тени от такого костра, разумеется, быть не могло, но Басманов, не выпуская из поля зрения камлавшего Талгата, внимательно смотрел на красный монолит, ожидая новых сюрпризов. Долго ждать, впрочем, не пришлось.

Вспыхнуло внезапно – Басманову показалось, что по глазам стегнули плетью. В кромешной мгле у подножия монолита вдруг расцвел удивительный цветок – пламя костра стало видимым и даже довольно ярким, его невысокие язычки плясали по усыпанным порошком канавкам, мерцая призрачным сиреневым светом. Старик затянул какой-то особенно унылый куплет своей песенки, все время повторяя нечто вроде «сур... сур... сур...» Движения его стали конвульсивными, несколько раз он запинался, видимо, захлебываясь слюной. Когда порошок выгорел почти дотла, последние языки сиреневого пламени, словно склонившись под порывом сильного ветра, протянулись к камню и лизнули его массивное основание. Талгат тут же прекратил раскачиваться, вскочил на ноги и дотронулся до камня в том месте, где секундой раньше его коснулся призрачный огонь.

– Сур! – крикнул он срывающимся высоким голосом.

В следующую секунду он раздвоился. Когда закутанная в черную хламиду фигура потеряла четкие очертания и начала оплывать, словно нагретая над огнем восковая фигурка, Басманов несколько раз моргнул, пытаясь скорректировать настройку своих волшебных линз. Не помогло – пока он проморгался, стариков перед камнем оказалось уже двое. Один обессиленно опускался на колени, держась обеими руками за гладкую поверхность красного монолита, второй же, стоявший вполоборота к Басманову, смотрел куда-то в кромешную тьму слева от камня и не обращал на своего двойника ни малейшего внимания.

– Иди за ним, – прохрипел тот, что стоял на коленях. – Он проведет... темной дорогой... Прощай, белый батыр...

Стоячий двойник повернулся к Владу и сделал повелительный жест рукой – очевидно, призывал куда-то идти. Потом сделал шаг и стал почти невидим. То ли линзы действительно барахлили, то ли темнота за красным камнем была не просто отсутствием света, а чем-то значительно более мрачным.

– Охренеть можно, – сказал Басманов. Поправил съехавшую с плеча лямку рюкзака-контейнера и последовал за своим странным проводником.

Темнота сомкнулась вокруг него. Никакое ночное зрение здесь не работало, пространственные ощущения отсутствовали напрочь. Влад почувствовал, как резко, словно от сильного и быстрого перепада давления, закружилась голова.

Несколько секунд ему казалось, что он стоит над километровой глубины провалом, балансируя на тонком как волос, подрагивающем от любого движения мосту. Удары сердца глухо и мощно отдавались в ушах, и это были единственные звуки, которые он слышал. Все остальное тонуло в невидимой мягкой вате.

Басманов зажмурился и попытался привести в порядок внутренний компас. С ощущениями верха и низа здесь, слава богу, проблем не возникало, так что определенные ориентиры все-таки имелись. Красный камень остался за спиной и чуть правее, так что воображаемая линия, проведенная через это лишенное свойств пространство, непременно должна была упереться в стену пещеры, находившуюся, по прикидкам Басманова, метрах в сорока от того места, где старик разжег свой странный костер. Туда и пойдем, решил Влад. Если по пути не встретится никаких расщелин и ям-ловушек, через пятьдесят пять шагов упрусь в скалу. А там, глядишь, и наваждение это кончится...

Никуда он не уперся. Прошел по своему волосяному мосту и пятьдесят шагов, и пятьдесят пять, и еще сто. С каждым шагом, правда, мост под ногами становился все прочнее и шире, а тьма вокруг постепенно рассасывалась, приобретая знакомый серовато-белесый оттенок – функции линз ночного видения благополучно восстановились. Когда Басманов окончательно уверился в том, что ошибся с определением азимута и ушел куда-то в неведомую глубину пещеры, перед глазами замаячила знакомая невысокая фигура в темном балахоне.

– Слышь, дед, – позвал Басманов, ускоряя шаг, – ты почеловечески можешь сказать: скоро эта твоя вторая дверь будет? Да погоди ты, не беги так...

Но старик его то ли не слышал, то ли игнорировал – бежал впереди, не позволяя Владу приблизиться, и не оборачивался. Самому Басманову приходилось внимательно смотреть под ноги – время от времени на пути встречались довольно крупные осколки породы, и сильно увеличить темп он не мог. К тому же приходилось посматривать по сторонам – теперь, когда ночное зрение вновь вернулось к нему, стало ясно, что пробираются они новым коридором, большим, чем прежний, похожим на горизонтальный штрек заброшенной каменоломни. То тут, то там в стены уходили другие коридоры, зачастую весьма широкие, но Талгат не обращал на них никакого внимания. Потом пол коридора неожиданно пошел вниз под большим углом, под ногами захлюпала вода. Старик споро топал по лужам, удивительным образом не поднимая брызг. Перепрыгнул через широкую, залитую водой расщелину и впервые повернулся к Басманову, знаками показав, чтобы тот последовал его примеру.

Шагах в двадцати за канавой коридор расширился до размеров небольшой прямоугольной комнаты. Стены ее носили следы обработки, такой же грубой и примитивной, как и все в этом подземном комплексе, а над тремя вертикальными щелями, уводящими из комнаты, даже были выбиты какие-то знаки – впрочем, даже ночное зрение не позволяло разглядеть, какие именно. Старик помедлил немного, дожидаясь Басманова, а затем решительно направился к той щели, которая находилась по правую руку от вошедших. Чтобы протиснуться за стариком, Басманову пришлось снять рюкзак-контейнер и лезть в расщелину боком. Задержавшись на пороге, он поднял руку и ощупал пальцами выбитый над проходом символ – это оказалась свастика, изображенная посолонь.