идеал. Но у ортодоксализма есть и своя оборотная сторона — нетерпимость к еретикам. Привязанность к церкви и нетерпимость, свивавшая себе гнездо в создавшихся уже организациях, вместе с создаваемою религиозным подъемом церкви моральною убедительностью ее нападок на еретиков обострили и усилили борьбу с ними. С этого времени с еретиками борется не одна правящая церковь, а и общество, организующееся на религиозной почве. Операционным базисом Рима сделались демократические и во всяком случае мирские слои, готовые с оружием в руках стать на защиту его прав и веры, поддержать своим сочувствием деятельность инквизитора. Одновременно и сама борьба ведется планомернее и систематичнее. Судьба ереси решена, и дальнейшие ее успехи находятся в зависимости от обстоятельств случайных и временных.

Чувство привязанности к церкви, крепкая связь с традиционной религиозной жизнью, с культом, со своим храмом и местным святым не проявились только теперь. Они существовали всегда и были сильнее и глубже, чем можно предполагать по первому впечатлению. Религия неразрывно сплеталась с политической и социальной жизнью. Мы имели случай наблюдать это на таком движении, как Аллилуйя. Религиозная жизнь сплеталась с бытом; миряне часто предпочитали молитву на могиле святого медикаментам докторов, прибегали к помощи священника для защиты своих полей, колдовали святою водой; роженицы ждали облегчения своих мук не от повитухи, а от молитвы священника. Чтобы понять и оценить все это, надо пойти в глубь бытовых отношений, представить себе церковный год в селе и городе, повседневную жизнь среднего человека… Эта-то традиционная религиозность была самым надежным оплотом церкви; о ее твердыню разбились все бури ереси, и на ней строили новое религиозные реформаторы, признанные церковью.

Но к повседневной жизни масс необходимо обратиться и с другой точки зрения. Мы обозрели религиозную жизнь Италии со второй половины XII века до половины XIII только по наиболее заметным, ярким ее проявлениям, всплывшим на поверхность. Лишь несколько раз удалось проникнуть в более глубокие слои. И результат очень скромен — он дает только общий рисунок, только схему. Для того чтобы оживить ее, наполнить ее содержанием, опять-таки необходимо обратиться к повседневной религиозной жизни, руководящие линии для исследования которой должен дать наш рисунок. Это исследование, может быть, его и изменит, внеся большую ясность и точность, но основа его, смею надеяться, останется тою же. Оно же, может быть, позволит проверить правильность напрашивающегося построения религиозной эволюции рассматриваемой эпохи, которое пока рисуется в следующих чертах.

Во второй половине XII века религиозный подъем носит ясно выраженный аскетический характер, переходящий в катаризме в дуалистическую теорию и во всяком случае приводящий многих к дуалистическому мирочувствованию. Другой стороной, не столько противоречащей первой, сколько ее видоизменяющей и дополняющей, является обращение к Евангелию и им обосновываемая идея апостольской жизни и деятельности. В связи с абсолютностью выдвигаемого эпохой морального идеала стоит нетерпимость движения — отрицание церкви и более или менее радикальный разрыв с ней. Поэтому-то так и сильны нападки на клир и столь пышен расцвет ереси. В массах мы можем заметить путем прямого наблюдения почти что только одну эту антицерковность, по крайней мере она более всего бросается в глаза. Но религиозный подъем масс выделяет более удобные для наблюдения течения, позволяющие заключать к состоянию масс. Такие «вторичные моменты» религиозной эволюции обратно воздействуют на первичные — еретики способствуют дальнейшему росту религиозной деятельности масс и пропагандируют новые чувствования и идеи. Но почти одновременно аналогичное движение усматривается и в самой церкви, и в оставшихся ей верными слоях, которые были многочисленнее увлеченных ересью. Ортодоксальное движение отличается от еретического главным образом своей связью с традициями культа и догмы и сопровождающим его расцветом традиционных форм религиозной жизни. В существе идеалов я различия не вижу. Тот же аскетизм, те же евангелизм и апостольство. Даже смягчение идеала для мирян, все более распространяющееся и оттесняющее крайний идеал, свойственно одинаково и еретикам, и ортодоксам. Захватывая широкие слои и частью вырастая в оппозиции к ереси, ортодоксальное движение с 20 —30-х годов вступает в планомерную и жестокую борьбу с еретическим, и торжествует к концу ХIII века, отвлекая массы от ереси и давая силы к организованному ее искоренению. Еретики оттесняются в горы, и вслед за этим мы встречаем только спорадические и слабые сравнительно вспышки ереси. Можно предполагать, что ее ослаблению содействовало и вообще ослабление напряженности религиозной жизни, особенно в крайних проявлениях. Религиозный подъем уже не столько выделяет из масс фанатиков веры, сколько религиозно организует массы. Но то же самое явление замечается и в самой церкви. И в ней религиозный подъем начинает сдавать (указанием на что может служить быстрое обмирщение нищенствующих орденов), а в то же время растет идеал терциарский.

2. Эпоха с половины XII до второй половины XIII в. кажется временем религиозного подъема. Предшествующий падает на эпоху клюнизма, кончаясь Патарией и замирая к концу XI века. Действительно, с половины XII века перед нами целый ряд религиозных движений, захватывающих широкие слои. Никогда еще ересь не принимала таких широких размеров, не создавала целой еретической церкви с диоцезами и своими вселенскими соборами, что мы видим в истории катаризма. Религиозная жизнь бьется гораздо напряженнее, создавая длинный ряд сект и учений с грандиозными задачами обновления церкви и общества. Стихийные религиозные движения поражают своим размахом современников. Удары бичей и пение флагеллантов на время заглушают нежные любовные песни и шум городской жизни. Возникают новые формы религиозности, на которые в предшествующем мы встречаем только слабые намеки. Нищенствующие ордена уже сами по себе кладут неизгладимую печать на всю эпоху. Но новым является и расцвет религиозных организаций мирян. Невидимые эмбрионы братств вдруг развиваются и обнаруживаются как что-то новое и неожиданное; живут полной жизнью, принимая в зависимости от целого ряда условий разнообразные формы. Яснее становится органическая связь религии с другими стихиями жизни. Религия освящает экономическую деятельность в организациях гумилиатов и терциариев, пытается влиять и влияет на социальные и политические отношения. Перед глазами наблюдателя вдруг открывается подлинная религиозная жизнь масс, иногда принимающая форму стихийных движений. Новое сплетается со старым в оживлении еремитизма, в жизни старых монастырей и конгрегаций, и целый ряд новых имен, среди которых есть имена скромных мирян, заносится в Index Sanctorum{190}. Религиозная жизнь XII–XIII вв. отличается своей интенсивностью и экстенсивностью и от предшествующей и от последующей эпох. Никому не придет в голову в применении к XIII веку доказывать религиозность Италии, а для XIV века такая задача не всем кажется странной. К началу XIV в. ересь сильно упала, и движения спиритуалов (в существе даже не еретиков) и апостоликов