Словно и не уходили никуда.

Отсюда тоже теперь уйдут. Куда там они собирались, за море?

Паола стояла на высоком берегу, глядела на горизонт и безотчетно теребила подвешенные к запястью стальную руну и осколок рунного кристалла. Хотелось выть.

Она все-таки набрала воды и вернулась в становище как ни в чем не бывало. У нее хватило сил улыбнуться идущим навстречу девушкам. Дойти до дома Сай и лекарки, кинуть шкуру с водой у очага. Задернуть за собой занавеску — плотно, чтобы никто снаружи не увидел.

— Что с тобой? — испуганно спросила Сай. — Ола?

И тогда Паола упала на колени и разрыдалась — сухо, кашляя, надсадно хватая ртом воздух, тщетно пытаясь не то выкашлять, не то проглотить закупоривший горло колючий ком.

Говорить она смогла не скоро. Но шаманке не пришлось объяснять долго. Выдавленного между двумя приступами кашля: «Облака. Снова…» — хватило. Сай выскочила наружу, а когда вернулась, Паола уже успокоилась — не так чтоб совсем, но достаточно.

— Уйдешь? — почти не сомневаясь в ответе, спросила шаманка.

— Да.

Тяжелое молчание сгустилось душным облаком. Паола снова закашлялась, мотнула головой, отгоняя вновь подступившие рыдания. Спросила:

— Отпустишь?

— Я бы не отпустила, так ведь не простишь, — тихо ответила мудрая Сай. Помолчав, добавила: — Погибнешь ты там.

— Там мой дом.

Дом… сказать ли Сай, что они с бабкой Тин-лу стали роднее гильдейских учителей и наставников? Такими же родными, как девочки — Джатта, Линуаль, Ойка… погибшая Хетта…

Где-то Джатта сейчас… а Линуаль с Ойкой — живы ли…

— Тебе ведь хорошо у нас было. Сколько хочешь спорь, я точно знаю.

А долго ли еще будут живы Сай с бабкой, Зайра, Зан-лу, Тагран… если война придет в степь, если серебро полыни сменится проклятым огнем…

— Не буду спорить, — прошептала Паола. — Если б не война, осталась бы. За Таграна бы замуж пошла… Там мой народ, понимаешь?

А еще там война, и она не только моя — она и ваша тоже, хоть вы и не хотите этого знать. Вы не можете воевать — ладно, пусть. Но я могу.

— Понимаю. — Сай вздохнула, помолчала. И вдруг спросила совсем другим голосом: — Любишь Таграна?

Всевышний, за что?! Неужели обязательно это — мучить вопросами, ответы на которые уже не важны?!

— Ответь, Ола. Это важно.

— Что теперь… — Паола едва не заплакала. — Я все равно уйду, какая разница теперь, Сай!

— Скажи, — настойчиво повторила шаманка. — Это важно, Ола.

Паола долго молчала. Комкала край юбки, рассеянно дергала волоски на меховом лоскуте. Наконец сказала, не поднимая глаз:

— Я думала, любовь — это, знаешь, как в песнях. Томление там всякое, или чтоб друг без друга жизнь не в жизнь, или еще что такое… Чтобы сердце то ли замирало, то ли трепетало…

Сай фыркнула. Паола вскинула голову.

— А мне с Таграном рядом просто правильно. Понимаешь, Сай, просто правильно, и все! И ничего другого не надо. Это любовь?

— Это больше, — чуть слышно вздохнула шаманка. — Это судьба, Ола.

— Судьба?..

— Я знала. Видела. Он — твоя, а ты — его. Так бывает, да. Хорошо, что ты успела понять.

Почему-то Паола не удивилась. Совсем. Только спросила:

— А он знает?

Сай пожала плечами:

— Я не говорила. И тебе не сказала бы, но ты и сама поняла. Может, и он понял, не знаю.

— И что делать?

— А что сделаешь? — горько усмехнулась шаманка. — Хочешь, оставайся. Но не останешься же.

Не останусь, подумала Паола. Может, и лучше, если он не знает. Лишняя боль…

— Ола, Ола… — Сай снова вздохнула, встала. — Ложись спать. Я тебя сама в дорогу соберу, так лучше будет.

Паола нервно хмыкнула:

— Думаешь, я засну?

— Еще как заснешь. Как миленькая.

Сай наклонилась, схватила Паолу за плечи, прошипела в ухо что-то непонятное, резкое… Паола зевнула… глаза закрылись сами собой, и мех укутавшего ее одеяла вплелся в сон теплом маминых рук, запахом шиповника, полузабытой колыбельной…

«…Ой, шуршит трава, не слышны в траве шаги… По траве пройдешь, в ней судьбу свою найдешь…»

Во сне тихо позвякивали амулеты, шуршал ветер в серебристой траве, фыркали кони. Во сне Паола снова танцевала варварской ночью у степных костров, но там, во сне, к ней подошел Тагран, и она знала теперь, как это — плясать священный танец вдвоем. Во сне она целовала Таграна, зная, что никогда не поцелует наяву, и плакала от этого знания, а он говорил: глупая Ола, зачем плачешь, не надо. От судьбы не убежишь.

«Серебром полынь, светлым золотом цветы, мнет копытом конь, злато-серебро не тронь. Ой, горька полынь…»

Сай разбудила Паолу на закате. Повязала по амулету на каждое запястье, еще один надела на шею:

— Лишняя защита тебе не помешает. Поешь, и пойдем.

— Пойдем?

— За круг тебя выведу, — преувеличенно вздохнув, объяснила шаманка. — Чтоб не заметил никто. Ешь скорей.

Паола жевала мясо, не чувствуя вкуса. Только горечь.

— Вы тоже уйдете, да?

— Наверное.

— Хотела бы я знать, что с вами все будет хорошо. Нет, — Паола мотнула головой, — просто, чтоб хорошо было. Пусть даже и не узнаю. Я буду молиться за вас.

— Думаешь, поможет? У тебя свой бог, Ола.

— Я буду его просить, чтобы помог.

— Ола, Ола… пойдем уже, пока совсем не стемнело.

В становище еще не спали, и шаманка обошла его по широкой дуге. Но повела Паолу не на тропу к реке, куда та свернула бы сама, а к табуну. Заседлала Звездочку. Перекинула через седло переметные сумы:

— Здесь еда, воды немного и мазь бабки Тины. И штаны запасные. Не забудь взять, если пешком идти придется. А кобылу отпустишь, она вернется.

— Не съедят по дороге?

— Нет. Мои обереги сильные, оборонят.

Разговор казался пустым и ненужным. Паола помедлила, глядя на Сай. Наконец сказала тихо:

— Я не знаю, кто прав. Не знаю, как было бы лучше. Но все равно спасибо тебе. И удачи вам всем.

— Тебе удачи…

Шаманка ответила словно через силу — или сама не веря в свои слова. Ничего, упрямо подумала Паола. Будет удача. А если и нет… зато я все делаю правильно. И будь что будет. Ударила Звездочку пятками:

— Пошла, моя хорошая.

Оглянулась. Сай стояла, ожесточенно дергая ремешок. Сейчас снова придется косу переплетать! Махнула рукой, отогнав внезапную боль в сердце: увидимся ли? Даже если живы будем — навряд ли. Такие прощания — навсегда.