Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незнакомца таинственного и весьма странного. Вирджиния Вулф, как и Чехов, пользуется приемом остранения. Действия человека – если посмотреть на него глазами преданной, но разумной собаки – алогичны, необъяснимы. В «Каштанке» хозяин непонятно зачем, «опачкавши лицо и шею», облачается в «ни с чем не сообразный костюм». Сходным образом, и поведение мисс Барретт ставит Флаша в тупик: «Она часами лежала и водила по белому листу бумаги черной палочкой». И почему-то отказывалась смотреть, как «в ясный солнечный день туда-сюда юркают ящерицы».
Необъяснимы, абсурдны человеческие поступки с точки зрения не только «склонного к раздумью» спаниеля, но, очень может быть, и автора повести. Когда, посмеявшись вволю, дочитываешь эту очень смешную и в то же время немного грустную книжку, поневоле задумываешься. А что, если и в самом деле осмысленнее смотреть, как в ясный солнечный день шныряют меж камней ящерицы, чем водить по белому листу бумаги черной палочкой?
Поездка Вулфов в Берлин к Николсонам в январе 1929 года вместе с Ванессой, Дунканом Грантом и Квентином Беллом не задалась. Начать с того, что общество разделилось: Ванесса и Дункан Грант, как художникам и положено, целыми днями, прихватив с собой увлекавшегося (как и его отец) изобразительным искусством Квентина, пропадали в картинных галереях, Леонард встречался с берлинскими социалистами, Вита и Вирджиния бродили по городу, или катались на посольской машине, или из любопытства посещали трансвеститские бары. Во-вторых, Вита и Леонард не скрывали взаимной неприязни и, когда вечером встречались в отеле за «дружеским» ужином, либо демонстративно молчали, либо же пускались в беспредметные споры – к примеру, можно ли считать фильм Пудовкина «Буря над Азией», шедший в те дни в Берлине широким экраном, антианглийской пропагандой.
Ко всему прочему, на обратном пути Ванесса оказала сестре медвежью услугу. Зная, как плохо Вирджиния переносит морское путешествие, она уговорила ее принять сомнифен, средство от морской болезни и вдобавок сильное снотворное, отчего Вирджиния по возвращении пролежала три недели с «первоклассной», как она выразилась, головной болью.
Но нет худа без добра. Прикованная к постели, Вирджиния начинает всерьез обдумывать ставших в дальнейшем «Волнами» «Бабочек». А также – большое эссе «Своя комната», в основу которого должны были лечь две лекции, прочитанные ею прошлой осенью в Кембридже. Ее слушательницами были тогда, как мы уже упоминали, студентки двух женских колледжей – «Ньюнэм» и «Гиртон».
«Голодные, но храбрые молодые женщины… образованные, жадные, бедные, судьбой назначенные стать школьными учительницами… – пишет В.Вулф про свою аудиторию в дневнике 27 октября 1928 года. – Слишком активные и слишком хорошо воспитанные, они были нетерпеливы, эгоистичны, и мой возраст и моя репутация не произвели на них слишком большого впечатления».
Скажем сразу, что не только на студенток, но и на многих критиков, представителей сильного пола в первую очередь, репутация и возраст Вулф «не произвели слишком большого впечатления». Любитель женщин, но никак не сторонник их борьбы за равные с мужчинами права, Клайв Белл счел, что Вирджинии больше удается воображаемый мир, нежели реальный. Зато представительницы слабого пола, как и следовало ожидать, высоко оценили «Свою комнату» и стремление Вулф бросить вызов «холодному мужскому миру», относящемуся к женщинам «с презрением и безразличием»[166].
Особенно высоко – одна представительница слабого пола, хотя понятие «слабый пол» к семидесятидвухлетней Этель Смит с ее жизненными принципами, лучше всего выраженными в восклицании «Пусть будут знамена и музыка!», приложимо едва ли. Невероятно энергичная, предприимчивая, увлекающаяся, меломанка и суфражистка (автор «Женского марша»), Этель Смит познакомилась с Вирджинией в январе 1930 года: миссис Смит пригласили вести на Би-би-си программу «Точка зрения», а она, в свою очередь, пригласила участвовать в программе В.Вулф (которая, как вскоре выяснилось, еще двадцать лет назад слушала ее оперу «Разрушители» – Смит не только любила слушать музыку, но и ее сочиняла). Познакомилась – и тут же влюбилась в Вирджинию без памяти, чего и не думала скрывать.
«Мне кажется, я не любила никого сильнее, полтора года я не могла думать ни о чем другом», – с присущей ей аффектацией признавалась впоследствии Этель Смит.
Полюбила – за «красоту, изумительный голос и за обаяние, которое не передать словами». Не раз повторяла, что, познакомившись с Вирджинией, испытала такое же чувство, что и впервые услышав музыку Брамса.
Это, впрочем, не помешало ей оставить довольно нелицеприятный, трезвый (и оттого очень ценный для нас) портрет писательницы – еще один в череде многих:
«По-моему, у нее имеются очень серьезные недостатки. Поглощена собой и (что не удивительно) ревниво относится к чужим литературным успехам… Не великодушна, более того, неспособна понять, что такое великодушие; в других, однако, это качество ценит. Например, в Вите, единственном человеке, которого она, не считая Ванессы Белл и Леонарда, по-настоящему любит. Интеллектуально она крайне заносчива, вместе с тем свой собственный огромный дар ставит невысоко. Ее прямота поражает меня. Она не смогла бы изменить истине даже ради спасения вашей или своей собственной жизни. О религии она не имеет решительно никакого представления. Ее взгляды на религию, равно как и взгляды всех этих блумсберийцев, совершенно смехотворны. Точно так же, как и взгляды политические. Они всех аристократов считают людьми глупыми и ограниченными и глотают весь вздор и предубеждения, которыми их кормят лейбористы».
Любовь – по крайней мере поначалу – никак нельзя было назвать взаимной.
«В меня влюбилась семидесятилетняя старуха, – записывает Вирджиния в дневнике. – Это ужасно, жутко и в то же время очень грустно. Ощущение такое, будто я оказалась в щупальцах гигантского краба».
И Вирджинию можно понять: от ее новой подруги, как говорится, спасу не было. Она требовала, чтобы Вирджиния отвечала на ее письма, да и сама писала ей по нескольку раз в день. Сердилась и обижалась, когда Вулф «осмеливалась» не ответить, или отказывала ей во встрече, или, уж тем более, не являлась «без уважительной причины» на ее премьеру: Этель писала музыку к спектаклям, например, к балету “Fкte galante”, костюмы для которого рисовала Ванесса. Она могла в любой момент, без предупреждения, заявиться к Вирджинии с визитом, даже если хозяйке дома нездоровилось и принимать гостей она была не расположена.
«Дайте мне на вас взглянуть, – говорила ей Этель зычным голосом (была глуховата), решительной походкой входя в комнату и присаживаясь у ее постели. – Я захватила тетрадь и карандаш, меня интересует родословная вашей матушки».
