– А если нет?

– Тогда нет. Тогда я просто даю денег на лечение твоей мамы.

– Довольно подлое предложение, вы понимаете?

– Некоторая подлость есть, согласен. Но другие на моем месте потребовали бы… Ну, сама понимаешь чего. А я ничего не требую. Абсолютно.

– Как же ничего? А встречаться?

– Это разве так трудно? Ты же фотографируешь. Сделаешь мой портрет. Будем общаться, а ты будешь снимать. У меня нет ни одной фотографии, которая мне нравится.

– Ага. То есть это заказ?

– Пусть заказ, если тебе так легче.

– Да, мне так легче, – сказала Даша, усмехаясь.

Теперь ясно. У богатого дяденьки снесло крышу, он любым способом хочет понравиться, вот и предлагает что попало. Торопится – легко понять, учитывая возраст. А раз все так, то никакого морального убытка Даше нет и нет никакого компромисса. От ума заказывает клиент работу или от дури, она давно перестала этим заморачиваться. Свои мозги заказчику не вложишь. Вот если бы дело касалось настоящего творчества, настоящего портрета…

– Ладно, – сказала она. – Я вас снимаю. Три раза по часу.

– Полтора, – попросил Павел Витальевич. – За час я не успею понравиться.

– Так три раза же, три часа получается.

– Нет. Я знаю женщин, у них всегда все заново, они не помнят, что было в прошлый раз.

– Ошибаетесь.

– Хорошо, ошибаюсь.

Павел Витальевич улыбался глуповатой широкой улыбкой, глаза слегка плыли. Все-таки он пьян.

Даша встала:

– Если всё, я пойду.

– Да, всё. Можно руку поцеловать?

– Не обязательно.

– Тогда возьмите…

Павел Витальевич взял со стола книгу (не из шкафа, значит, постоянно читает).

Даша посмотрела на обложку, рассмеялась:

– Хемингуэй?

– Да. «Праздник, который всегда с тобой». Любимая вещь. Почитай, когда будет время.

– Ладно, спасибо. До свидания.

Даша с улыбкой открывала дверь – ей казалось довольно смешным то, что произошло, но тут она увидела взъерошенного Володю, и улыбка тут же исчезла – будто она от него что-то спрятала.

Даше очень это не понравилось.

Надо опять улыбнуться, надо ему всё рассказать – пусть тоже посмеется.

Но почему – «надо»? Она никому ничем не обязана. То есть обязана – Даша вспомнила о Лиле, но там совсем другое.

Поэтому она молчала в машине и сердилась на себя, сама не зная за что.

– Куда? – спросил Володя, когда доехали до поворота – в город и на Водокачку.

– Домой, – сказала Даша.

____ ____

____ ____

____ ____

____ ____

____ ____

__________

Вам кажется, что вы совершенно запутались в окружающей обстановке.

Так совпало, что Даша в один день встречалась и с Егором, и с его отцом.

Егор внимательно и серьезно прочел интервью, зачеркнул несколько слов, пару слов вписал.

– Редкий случай, очень чистый и продуманный текст, – сказал он. – Оставили самое важное, болтологию выкинули. И неглупо, и демократично, газета должна оценить. А то эти девочки-журналисточки иногда такого понапишут. Кто их учил, интересно?

Ага, отметила Даша, значит, меня «этой девочкой» не считает. Заодно мимоходом блеснул самоиронией – допустил, что у него бывает болтология. Каждое слово продумывает, очень дозированный человек, очень. И естественность его, так понравившаяся поначалу, на самом деле хорошо сконструирована.

Потом Егор смотрел фотографии. И оценил так:

– На грани гениальности.

Даша не поняла. Если шутит – грубовато, если всерьез – хватил лишку.

Егор уточнил:

– Я имею в виду: то, что нужно. Это самое важное. Для меня, Даша, вообще нет понятия – хорошо, плохо. То, что нужно – вот критерий. Я, например, читаю Достоевского. Огромные диалоги и монологи. А сократить нельзя. То, что нужно, каждое слово на своем месте. И что-то другое представить невозможно. Это и есть гениально.

Даша чувствовала, что ей всё нравится в Егоре, даже то, что не нравится. И голос – не самый красивый на свете, тонковатый, но зато какие умные и точные интонации. И серьезный внимательный взгляд – не в пустоту говорит, как многие, не себе самому, как еще более многие – тебе говорит. Неспешное складывание слов – с уважением к ним. Пусть это немного игра, но человек играет хорошо, пусть он придумал себе имидж, но, кто знает, может, он равен этому имиджу? Просто поработал над собой, добавил к тому, что есть – как фотограф к фотографии, без того хорошей, добавляет чуть-чуть, и она становится замечательной. Все равно никого не обхитришь, из плохого исходника не сделаешь хорошей фотографии.

Потом они еще поговорили о будущих буклетах и программках. Незаметно перешли на ты. То есть Егор предложил перейти, но так тактично, мимоходом, что вышло само собой. Егор посетовал, что программки и буклеты с этими замечательными фотографиями не успели выйти перед спектаклем, пока придется использовать прежние, но ничего, все равно скоро закрытие сезона, а к осени все сделаем заново. Даша понимала, что ему хочется узнать мнение о спектакле. И высказалась. Ей легко было это сделать: спектакль понравился. Нельзя было замолчать тему совпадения, и, если бы с кем другим, Даша искала бы, как найти подход к этой теме. А сейчас знала: с Егором можно говорить прямо и просто (и ей это отдельно нравилось).

– А почему ты не выкинул из пьесы этот кусок про утопленника? Хотел подразнить отца? Зачем? У вас плохие отношения?

– Ты не поверишь, я просто об этом не подумал. Слишком давно всё было. И Максим Витальевич, мой дядя, поступил правильно, что об этом сказал. Чтобы не думали, будто кто-то что-то скрывает. Да и нечего скрывать – несчастный случай. Отец до сих пор переживает, что не сумел ничего сделать.

– Можно еще спрошу?

– Конечно.

– Про твоего отца говорят, что он… ну…

– Назовем так: человек с криминальным прошлым?

– Давай назовем.

– Да, с криминальным прошлым. А возможно, и криминальным настоящим. Не обязательно пиф-паф, ой-ё-ёй, сейчас все делается цивилизованно. Откаты, отжимы, передел, перекупка, взятки, подкупы, рейдерство, много чего. И даже там, где что-то делается, то есть производится, строится, замес всё равно криминальный.

– И как ты к этому относишься?

– Никак, – ответил Егор, понявший именно в этот момент, что сказал правду. Сам себя иногда спрашивал – не сумел ответить, а спросила вот эта девушка, ответил – и понял, что попал.