Последний раз он дрался в старшей школе. Из-за Киры. Опять нахамила очередному придурку, а тот пришел разбираться с Тарасом. Он вообще никогда не дрался из-за себя. Только из-за нее. За нее. Чтобы защитить, чтобы уберечь. А теперь, когда ей правда нужна помощь, мямлит и просит остановиться. Трус.

– Порежу! – вскрикнул Жека, подтаскивая к себе нож.

Бить нельзя, терпи. Терпи, нельзя бить. Он слабый. Слабый. Тупой и слабый. Не смей. Тарас отпихнул от себя Жеку, тот соскочил на пол, выставил перед собой лезвие.

– А бабу твою трахну, – процедил он, сплевывая кровь.

Можно ли это спустить? Можно вытерпеть? Нельзя бить? Нельзя?

Нож выскочил из рук Жеки от первого же удара. Отскочил к стене. Куртка Жеки затрещала и порвалась по шву, когда Тарас схватил его за грудки и ударил об стену. Один раз. Второй. До хруста. Изо рта Жеки начала идти кровь. Узкая струйка. Полилась на грудь, запачкала руки Тараса. Он разжал пальцы, и Жека сполз на пол. Тарас пнул его носом ботинка. Тот застонал. Живой.

– Ее Краюшкин все равно уже увел, – забормотал Жека, с трудом разлепляя глаза.

– Краюшкин? – переспросил Тарас. – Он же спрыгнул. Его же нет…

– Вот и ее не будет.

Закашлялся, из носа потекла кровь, и затих. Тарас застыл над ним. Сбитые костяшки саднили. Надо пощупать пульс. Наклониться и ткнуть пальцами в шею. А если нет? Если пульса нет? Если он так сильно ударился затылком о стену, что пульса нет? И стоит Тарасу проверить, то и пути назад тоже не будет.

По коридору раздались шаги. Шлепки босых ступней.

– Жека? Жека, ты тут?

Катька. Сиплый от крика голос. Мокрые ноги по бетонному полу. Можно было сбежать. Только Тарас уже принял решение. Он больше не будет бегать. Никогда. Он будет ждать. И принимать все таким, как оно есть. Тарас опустился рядом с Жекой, уткнулся лбом в колени. Катька приблизилась. От нее остро пахло ржавой железкой. Нет, от нее пахло кровью. Целой лечебной ванной крови.

– Жека? – позвала она, и голос тут же сорвался в плач. – Жека-а-а…

Колени стукнулись об пол. Пальцы заскреблись по полу. И вой. Бесконечный горестный вой. Вот отплачется и заметит. Увидит, кто сидит рядом с телом ее окровавленного дружка. Сложит два и два.

– Ты! – взвизгнула Катька. – Это ты его?

Тарас не ответил. Сердце окончательно отказалось биться в груди. Устало трепыхаться. Замучилось бояться. Плохих оценок, отчисления, безденежья, гопарей в подъезде, новых парней Киры, сумасшествия Эдика, самого себя в зеркале. Армии. Хватит. Не бояться и не бежать. Будь как будет.

– Ты? Ты его? – не унималась Катька, подползая вплотную. – Посмотри на меня!

Лоб упирался в колени, по лицу текло соленым. Не смотреть. Не бежать. Не бояться. По другую сторону личной темноты лязгнул нож. Тарас не увидел, но понял, что Катька держит лезвие обеими руками, тычет им перед собой.

– Посмотри… – попросила она жалобно.

Тарас разогнулся, поднял на нее глаза. Катька плакала, слезы размывали две чистые полосы по перемазанным кровью щекам. Нож дрожал в ее руке. Тарас вдохнул – ржавая кровь, немытое тело, сырой бетон, и на выдохе сам подался к лезвию, чтобы Катьке не пришлось этого делать. Он больше ничего не боялся.

ЮЖИН

Собачий нос – это холодно и влажно. Особенно если он тычется тебе в щеку. Особенно если в прокушенную. Южин заслонил лицо локтем. Но собака не отставала. От нее остро пахло мокрой шерстью и немного падалью из распахнутой пасти. Она горячо дышала Южину в ухо, потом лизнула его в висок.

– Пошел, фу! – окликнул собаку низкий голос, она заскулила и перестала обнюхивать Южина.

Без нее стало холодно. Южин обхватил себя за локти и замер так. Просто лежать. Просто ждать.

Ждать долго не пришлось.

– Ну и чего? – спросили сверху. – Долго еще валяться будешь?

И легонько пнули его под колено. За штанину Южина схватили острые зубы и потащили в сторону. Пришлось подниматься.

В углу комнаты стоял мужик в камуфляжном комбинезоне, крутил в руках сигаретную пачку и поглядывал на Южина. У его ног лежала собака – мохнатая дворняга с седым пятном на боку. Вторая уселась рядом с Южиным. Черная, гладкая, со светлыми глазами.

– Это мои собачки, – сказал мужик. – Не укусят, пока не скажу.

Южин сглотнул, покосился на черную, та смотрела на хозяина и ловила каждый его жест.

– Чик, – сказал мужик, кивая на нее. – А это, – он легонько задел ботинком лежащую на полу, – Гук.

Палевая завертелась у ног мужика, закинула передние лапы на его колено, тот потрепал ее за ухом.

– А ты Полкан, да? – догадался Южин.

Мужик не ответил, но черная псина подняла уши, стоило имени прозвучать. Южину этого хватило. Полкан отпихнул от себя Гука. Глаза у него было блеклые, припорошенные пылью. Очень ховринские глаза.

– Пойдем, – наконец решил Полкан, когда Южин окончательно вспотел под его взглядом. – Выведу тебя к парадной двери. Фейерверка не обещаю, но наружу попасть сможешь.

И двинулся к выходу из комнаты. Южин огляделся. Позади него высилась груда металлолома. Расцарапанное тело ныло, щека наливалась глухой болью. Нужно было идти. Уносить отсюда ноги, ехать в травмпункт и делать укол от столбняка.

– Нет, мне на выход не надо, – сказал Южин и сам удивился. – У меня здесь друзья. Мы разделились. Помоги их найти. Я заплачу…

– Ты мне зубы не заговаривай, – сурово оборвал его Полкан. – Прямо скажи, какого хрена тут топчешься?

Вопросом это не прозвучало, а вот угрозой – да. Южин дернул плечом, мол, не твое дело, но Чик припал к полу и обнажил зубы. Полкан наклонился к псу, опустил ладонь на черную холку.

– Не бесил бы ты собачек, – посоветовал он Южину, распахнул куртку и достал из-за пояса бутылку воды. – На вот, умойся, а то гадость какую-нибудь занесешь. И попей.

Бутылка была небольшая, в таких обычно привозят стакан свежевыжатого сока из доставки, но сок в нее точно не наливали. Вода внутри бутылки была мутная, будто талый уличный снег. Тошнота поднялась к горлу, но Чик продолжал скалиться. Южин развинтил крышку, налил воды в ладонь и плеснул на прокушенную щеку. Потом еще. С лица потекло грязное – кровь, слизь и пыль. Южин обтерся рукавом, протянул Полкану бутылку. Тот не шелохнулся. За спиной у Южина утробно зарычал Гук. Рука дрожала, когда Южин поднес горлышко бутылки ко рту. Сделал глоток. Теплая жидкость заполнила рот, нехотя полилась вниз по пищеводу. Желудок сжался.

– А теперь говори, – разрешил Полкан. – Куда тебя отвести?

От глотка в голове стало жарко и шумно. Южин попытался продышаться, но псиной пахло невыносимо. Он прислонился спиной к стене. В бутылке точно была не вода. Или не только вода. «Нужно уходить», – понял Южин. Прямо сейчас. Вызвать машину и свалить домой. И забыть все это, сделать вид, что его здесь и не было никогда. Никто не знал, что он собрался-таки в Ховринку. Ладно, почти никто. А можно отыскать Тараса с Кирой – напомнил ему внутренний голос, с трудом пробившись через шум в висках. Отыскать и уйти вместе. Вызвать, наконец, спасателей, чтобы они нашли тело Костика. И принять максимум заслуженной расплаты. А еще можно остаться – прошумело в голове и тут же стихло. Можно найти мальчика с родинкой, как у Краюшкина. Мысль о нем не давала покоя. Ввинчивалась в голову, пульсировала и сбивала с толку. Если хоть на секунду поверить в россказни ховринских. Если допустить, что все это правда и Краюшкин ходит по этим коридорам. А Костик скоро прогорит и вернется. Если только поверить. То идти надо не домой. И не за Тарасом. Идти надо к тому, кто знает ответы.