Волк ринулся на борт еще до того, как паром полностью разгрузился, и запрыгнул в фургон, прежде чем кто-то осмелился его остановить.

– Гони его прочь или я возьму с тебя двойную цену! – крикнул паромщик охваченному ужасом кучеру фургона, неожиданно обнаружившему рядом с собой волка.

Джек Финни сидел неподвижно, ощущая в груди холодный камень беспредельного ужаса. Но когда зверь запрыгнул в фургон, его юная пассажирка рассмеялась. Она обняла волка, уверяя Джека, что это огромное дьявольское создание – собака и нет причины для беспокойства.

– Он мой, – убеждала она Джека. – А я его.

Финни все это казалось безумием, но он уже свыкся с мыслью, что эта девчонка способна убедить его в чем угодно. Джек щелкнул языком, побуждая коня тронуться. Бедный, кроткий Арнольд весь дрожал, ощущая близость хищника.

С того места на причале, где она стояла, Мария видела нервного корнуольца, который правил фургоном, запряженным старой одноглазой лошадью, и Кипера рядом с девочкой, которая, чтобы лучше видеть, встала ногами на сиденье. Мария прищурилась, чтобы получше ее разглядеть. У этой высокой, нескладной девчонки были черные, как вороново крыло, волосы до самых плеч. Она была бледная и тощая, носила платье, словно сшитое из мешковины и доходившее ей до самых лодыжек. Казалось, девчонка состоит из одних рук, локтей и веснушек, и выглядела она совершенной незнакомкой, хотя с радостным видом кричала Марии: «Мама!» – и махала руками. Это была ее дорогая девочка, бесстрашный одиннадцатилетний ребенок, пропавшая дочь, которая спустя пять лет после исчезновения беззаботно проплыла на пароме через Врата ада в обычный день, когда случаются чудеса.

* * *

За время, что они находились в разлуке, серые глаза Фэйт побледнели, приобретя серебристый оттенок, рыжая шевелюра была перекрашена в чернильный цвет, проглядывало лишь несколько кроваво-красных волосков. Ее узкое выразительное лицо было отмечено печатью острого ума, сочетавшего сообразительность и недоверие. Уже сейчас можно было предположить, какой женщиной она станет, но Фэйт еще сохраняла некоторые черты ребенка, которым была, когда ее отняли у матери: широкая улыбка и озорство в глазах, на левой руке – черная метка ее происхождения, которую Марта Чейз пыталась отскрести жесткой проволочной щеткой и щелочным мылом до тех пор, пока Фэйт не начинала кричать от боли. Усилия Марты не могли ничего изменить: если у тебя есть такая отметина – это на всю жизнь.

Фэйт вылезла из фургона и бросилась к матери. Мария крепко прижала ее к груди. Дочь пахла солью – девчонка с равнины, загорелая и неуправляемая, но в объятиях матери она вновь стала ребенком. Мария отпустила дочь, только когда заметила Джека Финни, вылезавшего из фургона. Когда Мария его увидела, она почему-то вообразила, что он участвовал в похищении Фэйт, и в ярости бросилась к нему. Не успел Финни отпрянуть, как Мария поднесла фруктовый нож, который всегда был при ней, так близко к горлу Джека, что он почувствовал его острие.

– Ты заплатишь сполна за то, что совершил! – воскликнула Мария.

– Вы что-то напутали, – заверил Финни разъяренную женщину. Джека прошиб пот, он действительно был похож на провинившегося человека. – Я герой, – проговорил он дрожащим голосом.

– Не трудись выдумывать ложь.

Лезвие уже слегка поцарапало горло Финни, выступила капля крови. Если он и был лжецом, то весьма искусным: бледных пятен на ногтях его рук и волдырей на языке не появилось. Мария увидела, что в нем нет зла. Но ее девочка оказалась в его власти, разве нет?

Фэйт бросилась к матери.

– Он на самом деле герой. – Она говорила с убежденностью взрослой женщины. Когда ребенка вынуждают спасать себя, он перестает им быть, а у Фэйт так долго не было возможности излить душу матери. – Джека надо наградить. Без него я так бы и осталась в Бруклине.

Мария извинилась перед Джеком, и Фэйт уговорила ее пригласить Финни к ним на Мейден-лейн – идти ему было некуда. Фэйт твердила, что к Джеку надо относиться как к члену семьи, ведь она знала его даже лучше, чем родную мать.

– Спасибо. Премного благодарен, – отозвался он.

Финни нуждался в отдыхе, он страдал бессонницей с того времени, как они покинули Грейвсенд. Всякий раз, когда он закрывал глаза, перед ним возникала высокая неуклюжая безумная женщина, возомнившая, что способна обогнать лошадь на узком мосту. Джек все время спрашивал себя, кричала ли Марта что-то, падая в болото, и, хуже того, была ли она еще жива, когда они ее оставили. Эта мысль не давала ему покоя. Когда он подошел взглянуть, женщина неподвижно лежала лицом вниз на мелководье в пропитанной соленой водой серой юбке. Когда он вытащил Марту на более высокое место, она не подавала признаков жизни. И все же, вспоминая, как это было, Джек мог поклясться, что видел, как ее спина колыхнулась, когда она вдохнула воду вместе с воздухом в момент, когда он залезал в фургон. «Поехали», – сказала ему тогда Фэйт, и он беспрекословно повиновался одиннадцатилетней девчонке, потому что она, в отличие от него, не ведала страха. Финни весь дрожал. Он понимал разницу между жизнью и смертью – шевеление тела, сердцебиение, – но все же поднялся в фургон и даже не оглянулся.

– Сделанного не воротишь, – сказала ему Фэйт, усевшись на сиденье рядом с ним.

Ее обувь и платье промокли насквозь, на волосах остались белые потеки от соли. Он тогда взглянул на нее и кивнул, хотя чувствовал себя так, словно они совершили убийство. Но небо было голубое, и они проехали еще много миль, прежде чем покинули Бруклин. Действительно не поспоришь: что сделано, того не воротишь.

* * *

Фэйт и Кипер шли рядом, наслаждаясь обществом друг друга. У Марии кружилась голова от избытка эмоций, но, к счастью, у Джека Финни нашлась нюхательная соль, которая возвратила ее к жизни.

– Вам станет лучше, – обещал он Марии, но она не была в этом уверена.

Для нее стало потрясением увидеть дочь, которая вернулась, по существу, из небытия. Что ушло, может вернуться, но необязательно таким, каким было.

– Фэйт жила с той леди, которая забрала ее у меня? – спросила Мария, немного придя в себя.

Финни помог ей подняться в фургон, и они тронулись вслед за Фэйт, которой, похоже, нравилась суета Манхэттена.

– Она не была леди, – ответил Финни. – Я бы скорее назвал ее чудовищем.

Мария взглянула на него внимательнее и увидела доброго, ранимого человека. Возможно, он действительно был героем.

– Как бы то ни было, именно девочка нашла меня, – продолжал Финни. – Вы ведь знаете: она видит людей насквозь.

– Неужели? – спросила Мария строго. Ее учили никогда не обсуждать Непостижимое искусство с посторонними.

– Я встречал таких, как она, и раньше, у себя на родине, но никто из них не был так молод, как ваша дочь. Она особенная. Скорее всего, это у нее в крови.

* * *

Когда они прибыли на Мейден-лейн, Мария первым делом попросила Финни развести костер и, как только тот загорелся, швырнула в огонь траурную вуаль. Без нее свет дня стал настолько ярким, что у Марии заслезились глаза. Финни завел Арнольда в сарай и распряг. У Марии что-то екнуло внутри, когда она вспомнила о той ночи, когда там спал Самуэль.