— Кто-нибудь может привезти вас в больницу?

— Боже, мне нужно в больницу?

— Если у вас отошли воды, то да. Кровотечение есть?

— Я не смотрела.

— Вы не смотрели?

— А это обязательно?

Кларисса взглянула вниз. Ее живот стремительно раздувался. Она сдвинула его вбок. Все равно как трогать ожившее желе.

— Точно. Воды отошли.

— А вы не могли просто обмочиться?

— Что? Да вы понимаете, с кем говорите?

— Мэм, все возможно. С беременными такое случается, это нормально.

— Ничего более отвратительного я никогда…

— Если бы у вас отошли воды, вы бы не сомневались. Очень похоже на водопад.

Кларисса задумалась. Водопада как будто не было. Она проснулась после заслуженного отдыха (целый день выращивала ребенка, это вам не шутки!) и почувствовала себя… мокро.

— Я перезвоню, — пообещала Кларисса, повесила трубку и посмотрела на свой голый живот, выпиравший над плавками весьма неудачного купальника Джей Кру пятилетней давности (когда у нее случился «пухлый июнь»).

Она обмочилась. Будет ли конец унижениям?

— Кларисса, пришла твоя подруга! — закричала мать из кухни.

— Какая подруга?

На пороге возникла тощая до омерзения Злыдня Сьюзи.

— Привет, куколка!

Кларисса чуть не свалилась с шезлонга, но быстро взяла себя в руки и даже обменялась со Злыдней положенными чмок-чмоками в воздух.

— Ну, ты просто… цветешь! Да, толстушка? — Сьюзи уселась, скрестив вязальные спицы, заменявшие ей ноги. — Мы не виделись целую вечность!

Все сказанное Сьюзи всегда звучало с восклицательным знаком.

Сьюзи ущипнула Клариссу за ногу. Лжедружеский жест, который мог запросто обернуться кровопролитием.

— Сьюзи, что привело тебя в эту часть города?

Они жили в трех кварталах друг от друга.

— Ну как же, милочка, я просто решила навестить свою любимую старую-старую-старую подругу.

«В этой фразе все ложь, от начала до конца, — заметила про себя Кларисса, — начиная с «милочки» и заканчивая «подругой»».

— Хватит молоть чушь, Злыдня. Ты же знаешь, что мы ненавидим друг друга, как это бывает только среди друзей. Рассказывай, зачем явилась. — Разжиревшая, полуголая, в старом купальнике, Кларисса не заботилась о том, какое производит впечатление на окружающих и даже на Злыдню Сьюзи. — Я жирная и десять минут назад описалась. — Она улыбнулась и глубоко вздохнула. Как же приятно норой говорить правду.

Где-то с полсекунды Злыдня Сьюзи выглядела шокированной; у нее с лица даже чуть не сползла ехидная ухмылка.

— Душа моя, ты не общалась с Аароном? Ну, с твоим мужем?

— Мы разошлись. Я не говорила с ним уже неделю, — солгала Кларисса.

— Так ты ничего не знаешь? — изумилась Сьюзи, старательно натягивая на лицо заботливую маску «лучшей подруги». Кларисса напряглась, готовясь к худшему. — Он нанял адвоката.

— Знаю. — Если врать, то уж до конца.

— А как же. Конечно, знаешь, ведь это случилось пятнадцать минут назад. Мне позвонила Линда Студер-Мейснер, дочь Гарри, моя очень, очень хорошая подруга. Она сама адвокат. Она сказала, что он очень, очень милый.

— Слишком много «очень-очень». — Кларисса помнила, что Сыози ненавидит Линду Студер-Мейснер еще со школы. — А не догадываешься, что еще очень-очень? Этот разговор. Он очень-очень скучный.

— Я была бы рада остаться и поболтать, утирая слезы, но мне пора бежать. В «Барнис» обувная распродажа. — Сьюзи посмотрела на ноги Клариссы. — Жаль, что ты не можешь пойти, бедняжка, ступни у тебя совсем как ласты.

Кларисса и впрямь теперь носила обувь на размер больше.

После ухода Сьюзи, оставлявшей за собой повсюду, где бы ни появлялась, смерть и разрушение, как на Юге после гражданской войны, Кларисса долго сидела, разглядывая ноги и ощущая себя безобразно толстой неудачницей весом в шестьдесят восемь (семьдесят два с половиной) килограммов.

Она расплакалась. Аарон нанял адвоката. Кларисса пока не нанимала адвоката, и когда она поняла почему, то вытерла слезы и отправилась на кухню, где мать сидела, читая газету, причем без всяких очков.

— Мне очень жаль, — сказала мать. Кларисса рухнула в материнские объятия, и та ласково потрепала ее по голове. — О, mijo, — шептала она, — mija, mija.

— Я думала… Я думала, он меня все еще любит, — пробормотала Кларисса и попыталась привести хоть какие-то доводы в свою защиту, но не нашла ни единого.

В голове у Клариссы словно крутили кино наоборот: рыцарь в сверкающих доспехах стремительно отступал и уносил с собой все представления о том, как должна быть устроена жизнь.

Ей некого было винить, кроме самой себя. И конечно, родителей. И общества. И мужчин. И того жуткого типа, который в школе преподавал у них английский.

А хуже всего то, что она даже не могла глотнуть ксанакса или хотя бы бокал «шардонне». Ей приходилось взирать в лицо собственной глупости на абсолютно трезвую голову.

Не жизнь, а полнейшее дерьмо.

Кларисса с матерью сидели в салоне-парикмахерской, в самом сердце Беверли-Хиллз (сердце — у Бевер-ли-Хиллз? умора!), там, где женщины, обедающие исключительно сельдереем, шампанским и болеутоляющим, в количестве превосходят подданных китайских мандаринов.

Поход в салон оказался ошибкой.

Хуже того. Сказать, что он оказался просто ошибкой, было бы равносильно заявлению: «Ой, пожалуй, не стоило мне выезжать с парковки и врезаться прямиком в школьный автобус».

Клариссу стриг пятидесятилетний парикмахер с жирными волосами, забранными в конский хвост, который отзывался на имя Жоаким. Парикмахер, понятно, а не конский хвост. Когда он покончил с Клариссой, она была подстрижена, уложена и залакирована под сильно пожилую телезвезду из тех, что приглашают на шоу «Фантастический остров». Ее мать была в восторге. Она наградила Жоакина щедрыми чаевыми и принялась благодарить за то, что он сделал из ее дочери человека. Кларисса выругалась себе под нос.

Сейчас у нее не было сил спорить; весь ее воинственный задор угас со стуком острых каблучков Злыдни Сьюзи. У Клариссы не хватило смелости позвонить даже Грэйви, которая все это время отговаривала ее обращаться к адвокату, чтобы защитить не только себя (брак, если на то пошло, продержался дольше многих других в Голливуде), но и своего нерожденного ребенка. Поэтому Кларисса дрессированным пуделем потащилась вслед за матерью от парикмахера к маникюрше, затем на массаж лица (еще один скверный опыт с эвкалиптовой маской), а затем — в «Сакс», где мать приглядела себе черные лосины для благотворительной ярмарки. Кларисса покорно принимала все эти мучения, чувствуя себя современной Жанной д'Арк.