Можно ли осудить царьградских торгашей за то, что, когда первый страх прошел, их стала «душить жаба»? Они решили расщедриться еще на 50 фунтов «презренного металла» ради благой цели. Это золото предназначалось для оплаты услуг по физической ликвидации Аттилы. Убрав его, корыстолюбивые «ромеи» надеялись вернуть себе тем или иным способом золотишко, отданное алчным гуннам в качестве контрибуции.

Этот чисто мафиозный замысел созрел в премудрой голове могущественного придворного евнуха Евнапия. А память о попытке его осуществления сохранил для потомства многократно цитируемый нами Приск Панийский. Вчитаемся в правдивый (надо думать) рассказ восточно-римского дипломата, прерывая его лишь для лучшего понимания хода событий:

«Вслед за заключением мира, Аттила отправил посланников в Восточную Империю, требуя выдачи переметчиков. Посланники были приняты, осыпаны подарками и отпущены с объявлением, что никаких переметчиков у Римлян не было. Аттила послал опять других посланников. Когда и эти были одарены, то отправлено было третье посольство, а после него и четвертое. Аттила, зная щедрость Римлян, зная, что они оказывали ее из опасения, чтоб не был нарушен мир, – кому из своих любимцев хотел сделать добро, того и отправлял к Римлянам, придумывая к тому разные пустые причины и предлоги. Римляне повиновались всякому (!!! – В.А.) его требованию; на всякое с его стороны понуждение смотрели, как на приказ повелителя. Не с ним одним боялись они завести войну, но страшились и Парфян (персов, которых Приск именует «парфянами» в типичном для «ромейских» историков «архаичном» стиле – В.А.), которые делали приготовления к войне, и Вандилов (вандалов Гейзериха – В.А.), беспокоивших их на море (с помощью кораблей, захваченных у римлян в Африке – В.А.), и Исавров (горное племя в южной Анатолии, одарившее впоследствии Восточный Рим целым рядом императоров, причем не самых худших – В.А.), которые восставали для грабежей, и Саракинов (арабское племя сарацинов – В.А.), делавших набеги на восточные края державы, и Эфиопских народов, соединявшихся против них (восточных римлян, владевших Египтом, граничившим с Нильской Эфиопией – В.А.). Посему уничиженные Римляне, Аттилу ласкали, а против других народов делали приготовления, набирали воинов, назначали вождей (на место павшего в жестокой сече с гуннскими «кентаврами» восточно-римского «военного магистра» Арнегискла – В.А.)» (Приск).

Однако время от времени возникала необходимость в серьезных переговорах. На этот случай в ставке Аттилы имелись люди «греко-римского формата» (в чем читатель скоро убедится). К числу этих гуннских «западников» принадлежал знатный гунн Эдекон (Эдикон, Эдика) – по выражению Приска Панийского, «Скиф, отличавшийся великими военными подвигами. Вместе с ним был и Орест Римлянин, житель Пеонской области (Паннонии, уступленной римлянами гуннам – В.А.), лежащей при реке Сае (Савии – В.А.), и состоявшей тогда под властию Аттилы, вследствие договора, заключенного с Аэтием (Аэцием – В.А.), полководцем Западных Римлян. Эдикон был представлен царю (восточно-римскому императору-василевсу – В.А.) и вручил ему грамоты Аттилы, в которых царь Скифский (Аттила – В.А.) жаловался на Римлян за невыдачу беглых. Он грозил против них вооружиться, если беглецы не будут ему выданы, и если Римляне не перестанут обрабатывать завоеванную им землю (необходимую гуннам под конские пастбища – В.А.). Эта земля в длину простиралась по течению Истра от Пеонии до Нов Фракийских, а в ширину на пять дней пути. Аттила требовал притом, чтоб торг (большая ярмарка, открытая для всех купцов – В.А.) в Иллирике происходил не по прежнему на берегу Истра, но в Наиссе (современном сербском Нише – В.А.), который полагал он (новой – В.А.) границею Скифской (гуннской – В.А.) и Римской земли, как город им разоренный. Он отстоит от Истра на пять дней пути для доброго пешехода. Аттила требовал при том, чтоб для переговоров с ним о делах еще нерешенных, отправлены были к нему посланники, люди не простые, но самые значительные из имевших консульское достоинство; что если Римляне боятся прислать их к нему, то он сам перейдет в Сардику (нынешнюю столицу Болгарии город Софию, куда от Босфора вела римская дорога – В.А.) для принятия их. Царь (восточно-римский император – В.А.) прочел грамоту Аттилы, а Вигила (Бигила) перевел ему все то, что Эдикон объявил изустно по приказанию Аттилы. Эдикон вышел из дворца вместе с ними, и посещал другие домы; между прочим пришел (засвидетельствовать свое почтение – В.А.) и к царскому щитоносцу (почетный титул – В.А.) Хрисафию, как человеку, имевшему величайшую силу (при императорском дворе Второго Рима – В.А.). Эдикон был изумлен пышностию царских домов, и когда вступил в разговор с Хрисафием, то Вигила переводя его слова, говорил, что Эдикон превозносит царский двор и восхищен богатством Римлян. Хрисафий заметил тогда, что он может владеть большим богатством и иметь золотом крытый дом, если оставит Скифов (гуннов – В.А.) и пристанет к Римлянам. Эдикон отвечал, что слуге (гуннского царя – В.А.) не позволено это сделать без позволения своего господина. Евнух (Хрисафий – В.А.) спросил тогда Эдикона: имеет ли он всегда свободный доступ к Аттиле, и какою силою пользуется между Скифами. Эдикон отвечал, что он близкий человек к Аттиле, и что ему, вместе с другими значительнейшими Скифами, вверяется охранение царя, что каждый из них по очереди в определенные дни держит при нем вооруженный караул. После того евнух сказал, что если Эдикон даст ему клятву в сохранении тайны, то он объявит ему о деле, которое составит его счастие, но что на то нужно им свободное время и оно будет у них, если Эдикон придет к нему на обед без Ореста и без других посланников. Эдикон обещал это исполнить, и приехал к евнуху на обед. Здесь они подали друг другу руку и поклялись чрез переводчика Вигилу, Хрисафий в том, что он сделает предложение не ко вреду Эдикона, но к большему его счастию, а Эдикон в том, что никому не объявит предложения, которое будет ему сделано, хотя бы оно и не было приведено в исполнение. Тогда евнух сказал Эдикону, что если он по приезде в Скифию убьет Аттилу, и воротится к Римлянам, то будет жить в счастии и иметь великое богатство. Эдикон обещался и сказал, что на такое дело нужно денег немного – только пятьдесят литр золота, для раздачи состоящим под начальством его людям, для того, чтобы они вполне содействовали ему в нападении на Аттилу. Евнух обещал немедленно выдать ему деньги. Эдикон сказал тогда, что надлежало его отпустить для донесения Аттиле об успехе посольства, что вместе с ним нужно было отправить Вигилу для получения от Аттилы ответа на счет требуемых беглецов, что через Вигилу он уведомит Хрисафия, каким образом надлежало переслать к нему золото, потому что по возвращении его, Аттила с любопытством будет расспрашивать его, равно как и других посланников, какие подарки получил он от Римлян, и сколько дано ему денег, и тогда он не будет иметь возможности скрыть то золото от спутников своих (надо думать – как-никак, пятьдесят фунтов в звонкой монете! – В.А.). Евнуху показалась благоразумною эта мера предосторожности: он согласился с мнением Эдикона, после угощения отпустил его, и донес царю о своем замысле. Царь, призвав магистра («магистра оффициорум», высшего правительственного чиновника – В.А.) Мартиалия (Марциалия – В.А.), сообщил ему то, что было условлено с Эдиконом. Дать знать о том Мартиалию было необходимо, по званию его. Магистр участвует во всех советах царя, потому что ему подчинены вестники, переводчики и воины, охраняющие царский двор. Посоветовавшись между собою, они решились отправить к Аттиле не только Вигилу, но и Максимина, в звании посланника.