Не знаю, испытывала ли я раньше столько ярости. Она пугает даже меня.

– Верни мне ее! – истошно кричу я.

Еще больше пациентов начинают выходить из своих комнат. Мне наплевать. Я продолжаю орать на Элис, крою ее самыми отборными ругательствами. Ее самодовольная ухмылка слегка меркнет. Что ж, спасибо и на этом.

Чья-то рука зажимает мне рот. Я впиваюсь в нее зубами. Кто-то вскрикивает, и рука исчезает. Затем меня тащат по коридору. Я сопротивляюсь. Я извиваюсь, брыкаюсь, размахиваю руками.

Элис следует за мной по пятам, как будто это похоронная процессия и она готовится предать меня земле.

– Ты не можешь забрать ее у меня! – повторяю я. – Не имеешь права!

Но, даже произнося эти слова, я сомневаюсь. Сейчас девять часов. Доктора Кэллоуэй на работе уже нет. Она не может мне помочь. Сворачиваем за угол. Палат пациентов становится все меньше. Мне уже доводилось бывать в этом коридоре и раньше. Это та часть Фэйрфакса, где вы вряд ли хотели бы оказаться. В самом конце коридора – белая комната.

К нам подбегает дежурный врач. Он так молод, что напоминает мне Дуги Хаузера. Он понятия не имеет, кто я и какова моя ситуация. Ничто из этого не работает в мою пользу. Но он, похоже, напуган мной, его взгляд мечется от Элис к Кейт и обратно.

Я тотчас хватаюсь за свой шанс.

– Не позволяйте им забирать мою дочь, – умоляю я. – Пожалуйста, разрешите мне вернуться в мою комнату. Пожалуйста.

Молодой доктор явно в шоке.

– Она уже несколько недель прячет таблетки в стене, – говорит ему Элис.

– Заткнись! Заткнись! Это не твое дело! – рявкаю я.

Дуги открывает дверь в белую комнату. Мне еще ни разу не было так страшно. Страх такой мощный, что я готова пополам согнуться от боли.

Я делаю последнюю попытку уломать его.

– Не надо. Прошу вас, не надо. – Мой голос понижается до шепота, и даже для моих собственных ушей звучит, как голос ребенка, умоляющего своих родителей не ставить его в угол. – Пожалуйста, не делайте этого.

Но Элис подначивает его, говорит, что я вышла из-под контроля. С виноватым видом посмотрев на меня, он втыкает мне в вену иглу.

Лекарство действует не сразу. Но все равно довольно быстро. Мое тело как будто становится невесомым. Я знаю, что должна пошевелить ногами и оказать сопротивление, но не могу.

Я чувствую себя легкой, как перышко. В моем воображении я вижу себя парящей в небе. Я медленно опускаюсь к земле. Воздух танцует на моей коже. Я смотрю на белый потолок. Я улыбаюсь и закрываю глаза.

Последнее, что я слышу:

– Фэйрфакс – не место для ребенка…

Я хороший человек.

Я знаю.

Мне здесь не место.

Сколько времени прошло: несколько минут? Часов? Дней? Я не знаю. И это самое страшное. В комнате, где нет никаких звуков, время стоит на месте. Дыхание становится прерывистым, а сознание – мерзким, злым существом. Оно исходит внутри вас гноем, ожидая удобный момент, чтобы обратить ваши слова на вас и посмотреть, как вы страдаете.

В белой комнате вы становитесь своим злейшим врагом.

Очнувшись, я растерянно смотрю на свое тело. Мой спортивный костюм куда-то пропал, теперь на мне больничная пижама. На моем правом запястье синий браслет. И зеленый. Я не знаю, что они означают и почему они вообще на моей руке. На обоих написано следующее:

Для этого нет причин. Зачем их на меня надели?

Я знаю свое имя.

Это курам на смех.

Но, возможно, это сделано специально.

Возможно, они знают, что у меня едет крыша и я забуду свое имя. Возможно, они так мне помогают.

А может, и нет.

Может, они задумали какую-то подлянку. Например, решили дать мне такой сильный наркотик, что моя память будет стерта, и я не буду знать, кто я, что я делала и кого любила.

А может, они просто хотят лишить меня рассудка. При этой мысли я начинаю колотить в дверь и кричать, чтобы меня выпустили. Теперь у меня болят руки. Наверняка будут синяки. Горло саднит от крика.

Все четыре стены в белых квадратах. Я пересчитала их несколько раз. Число никогда не бывает прежним. Потолок белый, полы тоже белые. Здесь нет никакой мебели. Просто одеяло в углу и маленькая плоская подушка. Эти две вещи смотрятся здесь инородными телами, как будто кто-то в самую последнюю минуту решил придать белой комнате немного «уюта».

Я сижу в углу комнаты, спиной к стене, как можно дальше от двери. Я знаю, что я здесь одна, но я чувствую на себе взгляд, отслеживающий каждое мое движение.

Никто не заглядывает сюда, чтобы проверить, что со мной и как. Неужели они решили оставить меня здесь гнить вечно? Я хочу сказать нет, но меня уже терзают сомнения.

Я слышу детский плач, правда, очень слабый. Мой пульс стремительно учащается. Я мысленным взором вижу Эвелин, лежащую в своей колыбельке. Она напугана, а меня нет рядом, чтобы ее утешить. При этой мысли меня тошнит. Будь она здесь прямо сейчас, я бы протянула руку и посчитала удары ее сердца. И тогда бы я узнала, что я жива. Я бы знала, что у меня есть шанс выйти отсюда живой.

Плохая мать… плохая мать… плохая мать…

Я не знаю, что делает мой мозг… вспоминает темные моменты из прошлого. Как бы я ни старалась не обращать внимание на эти слова, у меня это не получается, потому что их подкрепляют события настоящего. Я плохая мать. Я допустила, что у меня забрали моего ребенка. Я недостаточно боролась с медсестрами и врачами.

Я многого чего не сделала.

Меня так сильно трясет, что у меня стучат зубы.

Казалось бы, ничто не может сравниться с безумием и страхом, душащим меня, но низкий недобрый голос в моей голове говорит мне, что я ошибаюсь.

– Почему ты не можешь просто выслушать меня? – кричу я и смотрю в глаза Уэсу. Он стоит справа от меня, и его колени касаются моей руки. Я хочу дернуться, но я в ловушке.

Он убирает волосы с моего лица и заправляет их мне за ухо.

– Я же сказал тебе оставить все это в покое, не так ли? Все это время я пытался уберечь тебя.

Я подтягиваю ноги к груди и упираюсь лбом в колени. Его здесь нет… его нет… его нет.

Все это только у меня в голове. Вот что происходит, когда страх берет верх.

Но он здесь. И все в нем настоящее.

– Они забрали ее, – шепчу я. – Они отняли у меня мою дочь.

– Сама виновата. – Голос Уэса, еще мгновение назад полный участия и нежности, становится жестоким, угрожающим. – Я планировал для нас такую прекрасную жизнь. Надеюсь, ты это понимаешь, не так ли?