– Я должен подумать.

Я погладила живот.

– Мы могли бы называть ее Эви.

– Ты могла бы, – согласился Синклер и перекатился на спину. Закинув руки за голову, он задумчиво посмотрел в потолок.

Последние несколько дней мы перебирали имена, то и дело подбрасывая друг другу варианты, как будто это была игра. Но я ни на чем так и не остановилась. Ни одно имя меня пока не зацепило. Я решила, что пойму, как только услышу правильное имя. Тогда все моментально встанет на свои места.

Я вновь погрузилась в изучение списка имен, как вдруг из ниоткуда Синклер крикнул:

– Эвелин Монтгомери!

Моя книжка взлетела в воздух, а я сама чуть не упала с кровати.

– Что это было?

– Я проверял имя на вкус.

– Для чего?

– В какой-то момент нам придется выкрикнуть имя нашего ребенка. И мы должны найти то, которое легко кричится.

Я моргнула и уставилась на него, как будто у него выросло три головы.

– Попробуй сама, – посоветовал он.

– Ты шутишь.

– Совершенно серьезно. Попытайся.

Я легла и уставилась в потолок. Я сделала вид, будто не замечаю Синклера, однако чувствовала на себе его взгляд.

– Перестань улыбаться, – сказала я. – Из-за тебя я чувствую себя дурой.

Он закрыл рукой глаза.

– Хорошо. Я не буду смотреть на тебя.

Я улыбнулась, глубоко вздохнула и выкрикнула ее имя.

Синклер опустил руки и, выгнув бровь, посмотрел на меня так, как будто спрашивал: ну как? Что ты думаешь?

– Мне это нравится. Подходит идеально. Но мы никогда не будем на нее кричать.

– Что-то подсказывает мне, что до нас миллионы родителей заявляли то же самое, – сказал Синклер. – Почему ты так уверена, что будет девочка? – спросил он спустя мгновение.

– Мне так кажется. Она так сильно пинает меня. Как женщина, которая хочет заявить о себе.

– Но если будет мальчик…

– Не будет.

– Ублажи меня на секунду, Вик. Если это мальчик, какие имена тебе нравятся?

Синклер отказывался знать пол ребенка. Сказал, что предпочитает сюрприз. Я же очень хотела знать. Я должна была знать. Во время последнего сеанса УЗИ врач сказала, что невозможно четко разглядеть, мальчик это или девочка, но она предсказала девочку.

– Ну, так как? – не унимался Синклер.

Я села и закрыла книжку с именами.

– Мне нравится Питер.

– Питер?

Я кивнула.

– Пожалуйста, не выкрикивай это имя.

– Ладно, на сегодня хватит выкрикиваний. Сделаем это в другой раз.

– Хорошо. – Я обвела пальцами буквы на обложке. – Так… тебе нравится Питер?

Синклер пару секунд молчал.

– Да. Оно подходит. – Он протянул руку и, притянув к себе, легонько укусил меня за палец. От неожиданности я даже слегка вздрогнула. – Я тебя люблю. Твое имя написано в моем сердце… ты это знаешь? – спросил он, уткнувшись мне в волосы.

– Правда?

Он кивнул.

Я протянула руку и начертила на его груди букву V. Синклер даже не шелохнулся, сжимая в своих ладонях мое лицо. Я медленно, буква за буквой, написала свое имя. Я видела его, как если бы оно было написано чернилами. Оно было идеально и никогда не смотрелось лучше. Я наклонилась и запечатала его поцелуем. Веки Синклера были опущены.

– Иногда ты меня пугаешь, – сказал он.

– Это почему же?

– Слишком много власти. Ты опасная женщина.

– Во мне нет ни грамма опасного.

– Кто бы говорил. Ты влюбила меня в себя. Вся власть в твоих руках.

– Я люблю тебя, – прошептала я.

Я не лгала. Так оно и было.

Я поцеловала его. Нет, не нежно, а так жадно и глубоко, как будто хотела передать ему часть себя. Миллионы ударов сердца в этом мире, и я знала: кто-то слышит мои. Я знала, что я услышана.

Наконец, я обрела любовь, в которой не было боли, и ничто в этом мире не могло бы отнять ее у меня.

Я прильнула к нему, прижала голову к его груди, слушая ритмичное биение его сердца. В эти тихие моменты я ощущала внутренний покой, но порой мною владел страх. Страх, что мы встретились в самый неожиданный, самый неподходящий момент. Кто знает, вдруг на нас с самого начала лежало проклятье, а мы даже не подозревали об этом.

Я отказывалась представить себе жизнь без Синклера.

– Как ты думаешь, мы переживем это? – спросила я.

– Конечно, переживем. – Он погладил мою руку. – Никогда – слышишь – никогда не сомневайся в нас.

Но как объяснить Синклеру, что я боялась не его? Я боялась того, на что был способен Уэс.

Через несколько минут Синклер выключил телевизор и свет. Мы легли в постель. Я уже почти уснула, когда Синклер прошептал мне на ухо:

– Если ты вдруг когда-нибудь усомнишься в нас, тебе достаточно прижать ладонь к груди и почувствовать свое сердце. Пока оно бьется, моя любовь к тебе жива.

Я приложила ладонь к сердцу. Синклер положил сверху свою руку.

– Бьется? – спросил он.

– Бьется, – прошептала я в ответ.

Март 2015 года

– По сравнению с этими дамами я чувствую себя сущим слоном, – пробормотала я матери.

Мы с ней приехали на женский обед, вернее, на ежегодный бранч в соседнем загородном клубе. Все эти застольные посиделки устраивались под предлогом сбора денег для многочисленных благотворительных организаций, но на самом деле самые богатые женщины в Фоллс-Черч просто собирались вместе, чтобы посплетничать.

Но даже так я отправилась туда по одной-единственной причине, и причиной этой была моя мать. Я посещала это мероприятие почти каждый год, начиная с шестнадцати лет. Пока все вокруг потягивали шампанское, я сидела рядом с ней и пила воду. Время от времени подруга моей матери делала мне комплимент, а моя мать сидела и сияла.

Но в этом году все было иначе. Подойдя к нашему столику, я увидела, как взгляды присутствующих уперлись в мой живот, скользнули к моему лицу, а затем снова вниз. После чего дамы спешили отвернуться и возобновить оживленную беседу с соседями по столу.

Меня заклеймили как ужасную жену замечательного мужа. В их глазах я была шлюхой. Этакой современной Эстер Принн. Дайте этим дамам несколько минут, и я не сомневаюсь, что они пришили бы мне на платье алую букву «А»[1].