Через пять минут послышался такой топот, словно по лестнице спускался гиппопотам. Хамрелль вытеснил из комнаты как минимум два кубометра воздуха.

– Из «Кейтеринга» не приезжали? – спросил он. – Забыли, что ли… а ты все еще здесь?

За окном медленно смеркалось. У Иоакима было такое ощущение, что сейчас раннее утро, мистический час, когда не знаешь, спишь ты или нет, но человек перед ним был в высшей степени реален.

– Дело в том, что дом мне нужен. Завтра во второй половине дня приезжает моя сестра.

– Слышь, приятель, в контракте большими буквами написано, что на время его действия в доме распоряжаюсь я. К тому же там еще сказано, что дом должен быть пригоден для съемок, а когда на прошлой неделе вырубили свет, вряд ли можно считать, что условие выполнено… Ты должен радоваться, что я не потребовал вернуть задаток. Но я добрый. Я закрываю глаза на обесточку. Я закрываю глаза, что мы два дня сидели здесь, как сычи, в темноте, потому что у тебя не хватило ума оплатить счет за электричество. Я даже не буду требовать с тебя компенсацию, хотя имею на это все права…

За окном почудилось какое-то движение… дверь в сарай приоткрыта… три новые черепицы свалились с крыши, повинуясь законам хаоса, в мощном юридическом поле которых вот уже давно существовал человек по имени Иоаким Кунцельманн. Уж не Сюнессон ли шпионит? Странно, но ему почему-то было все равно.

– В нашей отрасли людям верить нельзя, – горько поведал Хамрелль, доставая из холодильника банку кока-колы. – Говорят, что приедут – и не появляются. Говорят, что местечко у них – хоть куда, а приезжаешь – даже света нет… и никакой гигиены, девушкам помыться негде. Говорят, у них встает в полсекунды, а потом оказывается, и виагра не помогает… – Он громко вздохнул. – Особенно эти новые парни – совершенно ненадежны. Молодежь… надумали стать звездами за одну ночь. Сидят дома и смотрят, как Рокко Зиффреди или Петер Норт[89] тянут красивых девчонок чохом и по одиночке… А у девчонок сиськи новехонькие, только что из мастерской… Вот они и думают: а мы что, хуже? И мы так можем, никаких проблем! Они мне звонят, присылают фотографии своих здоровенных приборов… А когда предлагаешь им работу, думаешь, они что то могут?

Хамрелль сделал глоток кока-колы и звучно рыгнул.

– Ньет! – воскликнул он почему-то по-русски. – В одном случае из десяти. Они думают: они здесь появятся, поучаствуют в оргиях, а в кулисах будут сидеть девочки и отсасывать им из чистой благотворительности, как в каком-нибудь свингер-клубе… А на самом деле им нужно выпить таблетку, чуть-чуть облегчиться собственными силами, а когда встанет, заняться работой в пяти, ну максимум шести позициях. А что происходит? Как только до них доходит, что девушки относятся к этому делу как к работе, а не к идиотской оргии для собственного удовольствия, их начинает колотить. Ничего похожего, все не как у Рокко или Питера Норса. Камеры, осветители и девушки со свежим номером «Только что случилось» в ожидании выхода. Некоторые даже начинают плакать. А другие наоборот, мы еще и камеру не успели установить, а они уже все покончали. Смущаются, просят прощения, но больше у них не встает. И отсылаешь их по домам, а в довершение ко всему еще и поездку надо оплатить. И где же справедливость?

Гигант Хамрелль плюхнулся на стул и достал пачку антиникотиновой жвачки.

– Вчера один такой был, – сказал он и достал сразу две пластинки. – Его сразу начал бить озноб, и мы отослали его домой. А сегодня я звонил одному парню из Сконе, у того-то встает по команде… знаешь, артист старой школы – полностью сконцентрирован на своем приборе. Уж он-то, упаси бог, никогда не кончит раньше, чем положено по сценарию. И как ты думаешь, что произошло?

– Откуда мне знать… Виагра кончилась?

– Не-а, – хмуро глянул на него Хамрелль, – он позвонил двадцать минут назад и сообщил, что не приедет! Он, видишь ли, заделался гомо! И теперь если и будет сниматься, то исключительно в гомосексуальных сюжетах! Как тебе это понравится? Стал гомиком за одну ночь!

– Мне такой феномен знаком…

Хамрелль вскочил со стула – неожиданно легко для его телосложения.

– У тебя такой вид, будто тебе нужны деньги.

– Нет… не очень…

– А я прошу позволения напомнить об этих неоплаченных счетах… и вообще обо всех пунктах нашего контракта, прочитай-ка внимательно…

– Дело не в этом…

– Сдаваемая недвижимость должна быть пригодна для съемки, и особо там оговорено гарантированное электроснабжение, это входит в сумму контракта, в противном случае вся сумма возвращается в «Роллер Коустер фильм», который в настоящую минуту стоит перед тобой.

– Послушай…

– Ты меня не понял. Я всего-навсего хочу, чтобы ты встал перед камерой, голый до пояса, и притворился, что это ты и есть главный ебарь. Все остальное сделает Кларенс. Ты будешь дублером – от пояса и выше. Нам нужна новая физиономия… придать немного правдоподобия, что ли… Ничего сложного тут нет, я тебе все подскажу… мне же все видно на мониторе.

– Как я уже сказал, моя сестра…

– О’кей, о’кей, проблему понял. Давай сделаем так: ты оказываешь услугу мне, я оказываю услугу тебе. Как только выполнишь мою просьбу, мы пакуем наше барахло и уезжаем. Самое позднее завтра утром дом опять твой… Нам не хватает сносного финала. И чем быстрей мы это сделаем, тем быстрее умотаем, и ты получишь назад свою хибару.

Через двенадцать часов ничто не напоминало о событиях, разыгравшихся в кунцельманновском доме этим ноябрьским утром в середине первого десятилетия двадцать первого века. Все комнаты были вымыты и проветрены, исчезли камеры, прожектора и чемоданы с эротическими игрушками. После неожиданного соглашения с Кунцельманном-младшим Хамрелль уехал, уехала и диссидентка Кайза, и все остальные.

Когда утром Иоаким убирал лестницу, воспоминание о его соседе Сюнессоне, свалившемся накануне вместе с этой лестницей с четырехметровой высоты и сломавшем ногу, уже успело поблекнуть. Осталось только эхо его страдальческого голоса, взывающего о помощи, и еще след колес «скорой помощи», похожий на примитивную наскальную живопись. И так же смутно вспоминал он сцены моральной катастрофы в мансарде, отпечатавшиеся, как моментальные снимки, в его ненадежном мозгу… В этих сценах он, увидевший самого себя в гигантском позолоченном зеркале кинокомпании «Роллер Коустер фильм», играл главную роль.

Комичен был и отбор этих кадров, инкапсулированных в запрятанной где-то в лимбусе эпизодической памяти. Комичны были и позы, которые он принимал, не участвуя собственно в играх. Комичны были гримасы, которые огромный Хамрелль просил его примерить, – гримасы, долженствующие представлять момент истины: «Выпяти подбородок, Йонни, выпяти подбородок! Потребители любят, когда мужики при оргазме выпячивают подбродок, есть статистика… это как бы придает им звериный колорит».

Да что там говорить, курьезна была сама его роль дублера профессионала Кларенса, а самое странное, конечно, – находиться в змеином клубке голых тел без всяких намерений во всем этом поучаствовать, смотреть, не трогая, или вдруг прекратить творческий процесс по той причине, что Тильде надо выйти пописать… Была в этом, конечно, и неприятная сторона – не попадут ли эти кадры на глаза знакомым? Хотя Хамрелль и уверял, что фильмы будут сразу продублированы на немецкий и поступят в продажу исключительно в Австрии и Германии и что он лично проследит, чтобы крупные планы кунцельманновского торса и физиономии, сросшихся с половыми роскошествами Кларенса, никогда не попали в руки посторонних.