У меня был богатый выбор: или принимать ближний бой и пасть смертью храбрых в горькой полыни, или прорываться по оставшимся доскам в надежде на диво. Это закон диверсанта — если пиздец неизбежен, умей творить чудо, как Сын божий. Кажется, ОН ходил по водам? А почему бы мне, грешному, не прокатиться по небу?

Веруй и ты победишь, сержант!

Я нажимаю педаль газа до основания и грузовичок, вибрируя от напряжения и скорости, накатывает на дощатый дырявый настил.

Трескающийся звук сухого дерева под колесами походил на звуки выстрелов. Все мое внимание было обращено на мелькающее в расщелинах полотно реки и тем не менее неким периферийным взглядом я вдруг заметил, что на берегу происходят совершенно невероятные события — там идет бой. Настоящий бой! То, что я принимал за треск дерева, было на самом деле выстрелами.

Джиповые коробки и тех, кто находился рядом с ними, атаковали бойцы, похожие на инопланетян. Во всяком случае, такое возникало впечатление от суперсовременной боевой выкладки и шлемов, полностью защищающих головы. Потом догадался — действует группа «А».

И от этого понимания у меня случается сбой. Впрочем, он и должен был случиться, поскольку настил на середине моста отсутствовал практически полностью. Река, отражающая веселые небеса, улыбнулась мне, как ребенок улыбается долгожданному леденцу.

Я бью по тормозной педали, однако грузовичок, скрипя суставами, начинает заваливаться вниз…

Лететь в гробу с колесами опасно и неприятно — я, вырвав тело из кабины, толкаюсь от подножки и начинаю привычный полет. Отсутствие парашюта заменяет присутствие метрах в двадцати водной артерии, что весьма кстати.

Находясь в свободном полете, я успеваю запечатлеть:

— горящие внедорожники и рядом с ними трупы в темно-пятнистой форме;

— «инопланетных» бойцов, завершающих зачистку территории;

— запрокидывающийся грузовичок на мосту, из борта которого вываливается туша вора в законе;

— солнечный ослепительный диск и его резкие блики на воде…

Река приняла жестко, но не жестоко: мой тренированный организм успел сгруппироваться и… был пленен тихой водной стихией. Потом ударила «внутренняя» волна — это упал глубоководной бомбой грузовичок.

К сожалению, даже диверсант вынужден подниматься на поверхность за глотком кислорода. Есть ещё недостатки в нашей боевой работе. И когда я это сделал, то едва не пошел ко дну — от изумления.

На светлом летнем берегу боевая группа «А» отмахивала руками, по-разбойничьи свистела и кричала:

— Жиго! Пацан! Руби к нам! Давай-давай!..

Более того один из ротоборцев фальшиво напевал:

— Небоскребы-небоскребы, а я маленький такой!

Это был менхантер — охотник на людей, любитель русской кухни и эмигрантских шансонеток! Ничего себе игры патриотов!

Я хлебнул водицы с полезными бациллами и это меня отрезвило окончательно. Сложив над головой ладони домиком, мол, приветствую всех, кто со мной одной крови, я лег на спину и неспеша подрейфовал к полынному родному бережку, где меня ждали.

Никогда не думал, что могу быть таким самодовольным болваном. Но, как говорится, нет пределу человеческому тупоумию. И в этом скоро убедился убедился, когда грязные речные волны прибили меня на бережок, где отдыхала после ближнего боя группа «А».

— Наш пострел, — заметил Александр Стахов, менхантер — охотник на людей, — всюду поспел. А мы за ним так бежали, чуть портки не потеряли.

Бойцы добродушно заржали на такие простые слова, а я, не понимая такой реакции, лишь передернул плечами, мол, ничего смешного, товарищи чекисты, действовал по обстоятельствам.

Часа через два я задумался — и крепко. На то были свои причины. Вернее, задумался сразу, когда услышал с бережка фальшивый напев о небоскребах, среди которых герой песенки чувствует себя очень маленьким. Однако тешил себя надеждой, что моя встреча с группой «А» случайна: ратоборцы возвращались после выполнения задания и вдруг приметили несправедливый гон. Приметили — и заступились, как я раньше заступался за Веньку Мамина-Мамыкина.

Хотя какие могут быть случайности в этом обыденном, как собачий чулок, мире, сержант. Верно, никаких. Движение душ, скажу красиво, уже расписано вперед на многие века.

После подведения итогов скоропалительного боя к месту события прибыла труповозка. В неё погрузили тех, кому не повезло в этот приятный для культурного отдыха с девушкой денек.

— А кто такие? — поинтересовался у Стахова.

Поморщившись, менхантер отмахнулся: всякий сброд из силовых, как принято нынче говорить, структур. Их собрали для защиты интересов столично-чиновничьих нуворишей, и не просто собрали, а под идеологической вывесой: «Москва — русским!». Подробнее мне расскажут потом, если в том будет нужда.

— Когда потом? — занервничал я.

— Скоро, Дима, — усмехнулся охотник на людей. — Надеюсь, кумекаешь, что рубка эта и мы здесь не случайно, — указал на безжизненные тела, которых складировали в труповозке: моложавые лица смертников покрывались меловым цветом вечного упокоя.

Я промолчал — что говорить, сержант, если толком не понимаешь происходящих событий. Хотя можно и догадаться, что с неких времен находишься в оперативной разработке. Не стал ли ужин с менхантером в ресторанчике «Дуплет» отправной точкой для этого? Впрочем, какая теперь разница. Надо жить и действовать в предлагаемых условиях.

Как мне и было обещано, через два часа я уже находился там, где любят задавать вопросы и отвечать на них, но, правда, в крайних случаях. Должно, мой случай был именно таким, потому что беседа наша имела доверительный, прошу прощения, тон.

— Старков, генерал-майор, — представился худощавый человек с волевым постаревшим лицом опытного чекиста. — А ты Дима, — пожал руку и внимательно глянул желтыми, как у волка, глазами. — Наслышан-наслышан о твоих подвигах, Жигунов, — и пригласил пройти на веранду.

Очевидно, я находился на ведомственной даче Службы безопасности. Во всяком случае, строгая мебель, аккуратные клумбы роз перед парадным входом и ровные дорожки, присыпанные морской галькой, указывали на это. Вот только легкомысленная березовая роща намекала на то, что и бойцам невидимого фронта ничто человеческое не чуждо.

— Угощайся, — генерал указал на столик, заставленный графинами с фруктовыми соками. — Выпить бы водочки, да нельзя, — и объяснил, — дела.

Действительно, дел было невпроворот. И каких! Таких, что даже моя голова, привыкшая к ударам о землю после десантирования, пошла кругом. Поначалу решил, что меня разыгрывают, как лоха на привокзальной площади, потом пришло убеждение: меня снимают скрытой камерой для назидания потомкам, наконец, понял, что ситуация серьезная и требует такого же отношения.

Пожалуй, не стоит пересказывать мои чувства… Скажу лишь о том, что ощущение было такое, что нахожусь в свободном полете… но без ранца с парашютом.