закричала, еще когда Даррен только расстегивал ее платье, хотя эти пуговицы были не для этого, я был в этом уверен.

– Мне… – сказал я, пытаясь проникнуть в собственную спальню.

В любом случае я ушел и попытался не слушать, даже когда кролик испустил свой последний вопль.

Думаю, я был рад за Даррена.

И, возможно, это даже и получится.

Вервольфы не могут просить большего.

Когда Либби вернулась домой, услышала новость о грядущей свадьбе, она просто поплотнее поджала губы и кивнула.

– Молодец, – сказала она. – Ты же знаешь, что ничего не получится. Заведешь семью – и она умрет.

– Что? – сказала Грейс-Эллен.

– Я видела, как это бывает, – сказала Либби, не глядя на меня настолько нарочито, что она могла бы просто выйти и нацарапать имя моей матери на стене гостиной.

– О чем ты говоришь? – сказала Грейс-Эллен. – Может, пятьсот лет назад так и было бы, да, – продолжала она тут же, не столько с недоверием, сколько с отвращением. Она повернулась к своей сумочке, и, три раза встряхнув кошелек, достала из него потускневшую фотографию.

– Ей в этом году девятнадцать, – сказала она. – Это моя дочь. И Трайго.

– Не может быть, – сказала Либби, беря снимок и изучая его так, словно могла учуять в нем волка.

– Подожди… – сказал Даррен Либби.

Грейс-Эллен переводила взгляд с него на нее, словно пытаясь удостовериться, что они действительно это делают, затем откинула волосы справа, показывая ряд серебряных колечек вдоль края ее уха.

– Держи серебро чистым, – сказала она Либби, – чисть его каждую неделю, и серебро проникнет тебе в кровь. Недостаточно, чтобы причинить боль, но достаточно, чтобы выбить волка из твоего ребенка. Утихомирить его на момент рождения.

– Вот что папа всегда искал, – сказал Даррен Либби, пытаясь заразить ее своим чувством открытия, завершения того, что начал Дед.

Либби мгновение изучающе смотрела на него, затем вернулась к Грейс-Эллен.

– Раньше, в том… том месте, – сказала Либби, прямо Грейс-Эллен. – Ты говорила, что близнецы… редки.

– Два щенка в одном помете, – сказала Грейс-Эллен. – Обычно один рождается без волка в себе. Для еды. Первая пища. Для людей молозиво. Для вервольфов кровь.

Я окинул взглядом гостиную, где могло бы быть нацарапано имя моей матери. Мы все видели его – Даррен, Либби. Я.

Моя мама никогда не должна была бы даже вырасти. Повзрослеть, чтобы родить меня.

– Что? – спросила Грейс-Эллен в этой новой неловкой тишине.

– Почему она рассказала тебе об этом? – спросила Либби Даррена.

– Ты разве еще не чуешь? – сказала Грейс-Эллен, гладя свой живот.

Даррен на миг онемел. Но расплылся в неудержимой улыбке.

– Настоящее серебро, – сказала Грейс-Эллен, потрогав правое ухо.

– Каждый день что-то новенькое, – сказала Либби. Но нехорошо сказала. –  Значит, она едет с нами? – сказала она Даррену позже тем вечером, когда Грейс-Эллен поехала на заправку за льдом.

Даррен отрицательно покачал головой медленно, и Либби кивнула, заранее понимая, что это произойдет.

– Ты тоже можешь остаться… – сказал Даррен, потянувшись к руке сестры.

Либби отдернула ее и отвернулась, крепко прижимая руки к груди.

– Мы вервольфы, – сказала она.

Это было ответом на все вопросы.

6

Через неделю, когда все хлопоты и беготня были позади, после того как работа Либби закончилась, мы паковали в «Каталину» простыни и наши три картонные коробки.

Все укладывалось лучшим образом. Мне это было ненавистно.

По дороге мы остановились у доков и сидели, глядя на Атлантический океан минуты две, прежде чем выйти из машины.

– Ну что же, – сказала Либби о большом корабле, стоявшем на причале в большом доке.

– Да уж, – ответил я.

Хотя свадьба Даррена была в администрации округа, на медовый месяц Грейс-Эллен заработала бесплатный круиз, вскрыв десять коробок или что-то вроде. Океан был ее мечтой, но, похоже, Трайго ей не удалось уговорить. И она была матерью нерожденного еще щенка Даррена.

– Ты правда пойдешь на корабль? – сказала Либби Даррену, держа его за обе руки. – Ты ведь знаешь, что он пойдет в океан? А океан сделан из воды?

– С ним все будет хорошо, – сказала Грейс-Эллен, висевшая на нем, как вещевой мешок. На ней были такие короткие шортики, что могли сойти за широкий пояс.

В глазах Даррена не было такой уверенности – мы стояли у основания сходней, так вроде это называется, – но он пытался изображать улыбку. Со сломанными зубами не особо получалось.

Я не знал, где стоять.

Я смотрел на «Каталину», поскольку пассажирская дверь не была закрыта. Я все думал, что было бы, если бы Дед мог увидеть нас здесь, сейчас? А потом я вспомнил старый позывной Даррена, Оборотень в Небесах, и не мог сглотнуть несколько мгновений.

– Прощайся, – сказала Либби, проходя мимо меня к машине.

Она даже не плакала. Тридцать один год прожив с братом, она просто уходила. Мне захотелось наорать на нее, спросить, что здесь происходит.

Вместо этого я посмотрел на воду, на ее вечное движение.

– Я не думаю, что смогу, – сказал Даррен, внезапно сзади положив мне на плечо подбородок, он говорил мне прямо в ухо, глаза его не отрывались от моих.

– Ты все сможешь, – сказал я ему. – Я видел.

Послышались шаги по трапу. Грейс-Эллен.

Сейчас мы остались наедине с Дарреном.

– Я подумал, что ты захочешь это, – сказал он. – Поскольку я иду к моей судьбе и все такое.

Это была маленькая черная бархатная коробочка из-под кольца. Волосы моей мамы.

Я отвел от коробочки взгляд. От мамы.

Я покачал головой, это все, что я мог сделать, и отдал ее ему.

– Увези ее отсюда, – сказал я. – Она хотела бы этого.

Это было ложью, поскольку я никогда и не знал ее по-настоящему.

Но, возможно, и знал.

Она была девочкой, которая уехала в город, которая влюбилась. Она была девочкой, воспитанной волками.

Даррен посмотрел мне в лицо для верности.

– Парень, я же вернусь, увидишь, – сказал он, толкая меня в плечо. Я отшатнулся, держа по-прежнему руки в карманах.

– Иди, – сказал я ему.

– Ты будешь ждать меня здесь? – сказал он с улыбкой в голосе и, прежде чем я успел что-то сказать, сунул свой средний палец в рот, нарисовал мокрый знак Х у меня на лбу, сказал мне, что это метка, а затем пошел вверх по трапу, переставляя ноги с пятки на носок. Грейс-Эллен ждала его наверху, он очень старался все время смотреть на нее, поднимаясь шажок за шажком.

Я не стирал Х со лба до самой Джорджии.

Нет, то есть этот Х до сих пор здесь, до сих пор отмечает меня.

Глава 18