Джадд слегка опешил, гадая, что делает Аллен в кабинете Старка, но быстро пришел в себя:

– Ладно, тогда передайте ему. Вы знаете про все, о чем миссис Ингалз говорила вчера по телефону, она ведь звонила ему, верно?

– Кажется, – ответила секретарша странно уклончиво. – В общем… у-у-ф, она звонила.

– Есть еще один заказ, который надо отменить, – сказал он. – «Джерси-Гудзон», цветные клише для обложек программы. Передайте, чтоб позвонил Нику Салтини и попросил его остановить работу с клише.

– Ну, я передам ему, мистер Уайлдер, только… – Джадд услышал в трубке бульканье проглоченных фраз, потом молчание, а потом торопливое: – Лучше я попрошу его вам перезвонить.

Задохнувшись от раздражения (ну, дайте только вернуться, тогда и вправду не слезу с кадровика, пока не достанет мне приличную секретаршу), Джадд откашлялся и вяло согласился:

– Ладно, пусть он мне перезвонит, как только вернется, – и уже сказавши, подумал, что, может, оно и неплохо получится в общем-то выяснить, что делает Аллен в кабинете Старка.

Держа трубку на самых кончиках пальцев, он потянулся, пытаясь положить ее на рычаг, едва не уронил, и тут от двери донеслась взрывная волна голоса миссис Коуп:

– Это еще что вы делаете! – Она метнулась к окну, перехватила трубку и с маху брякнула ее на аппарат. – Вы ж обещали мне не делать глупостей.

– Виноват, – бросил он в притворном раскаянии, лукаво ухмыляясь. – Я больше не буду.

– Даже пробовать не смейте, – произнесла она без всяких шуток, прижав к себе почту, словно бы раздумывая, а заслуживает ли он ее.

– По виду, не так уж и много почты, как я думал, – сказал он, видя всего лишь тяжелый большой желтый конверт да три-четыре приветственные открытки.

Неохотно медсестра протянула ему почту:

– Кому вы звонили?

– Всего лишь в контору. Я тут кое-что позабыл.

– Куда лучше было бы, если б вы вовсе позабыли о работе, – раздраженно отрезала она. – Там прекрасно без вас обойдутся.

– Все, теперь забуду, – согласно кивнул Джадд. Только само обещание всколыхнуло память, и он поймал себя на том, что опять гадает, что мог бы делать Аллен в кабинете Старка, от этих мыслей отвлек большой желтый конверт, надписанный, как заметил Джадд, почерком Дафи.

Вскрыл – и еще с десяток писем выскользнули из него вместе с запиской от Дафи, торопливо нацарапанной на листке линованной бумаги, вырванном из школьной тетрадки кого-то из детей.

«Джадд, дорогой,

Рэй собирается отвезти это поскорее, чтобы почта ушла уже сегодня вечером. Приехала домой – и на тебе, у Чака нос сломан (?) и двух зубов нет. До сих пор не знаю, что там произошло. Он говорит, они просто веселились. Ничего себе веселье!

После того как отвезла Чака в больницу и обратно, заторопилась так, что не хватило времени по-настоящему разобрать всю твою почту, но, думаю, положила все, что на вид заслуживало внимания и чем стоило бы тебя беспокоить. Все плохие новости (счета) я отложила, а еще всю ту чепуху, какую всем бездумно рассылают по почте. Завтра еще разок разберусь с этим.

Звонила Аллену Талботту. Его не было, но я его секретаршу попросила все передать. Надеюсь, тут все в порядке.

В газету еще не звонила, но завтра утром – первым делом позвоню, просто попрошу их слать газету тебе, пока ты сам их не остановишь. Идет?

Рэй говорит, что ловит тебя на слове насчет той рыбалки. Сезон форели откроется через неделю после воскресенья, и он вяжет мух как сумасшедший. Не спрашивай меня, зачем, у него их уже целый миллион.

Должна заканчивать, или Рэй никогда не отвезет это на почту ко времени.

Выздоравливай побыстрее, и мы скоро снова увидимся.

С любовью

Дафи.

P.S. Когда была у вас дома, приходил какой-то человек из «Садовода», говорил что-то про цветочные клумбы. Я ему сказала, что клумбы могут подождать, пока вы домой вернетесь. Идет? Если еще чем могу тебе помочь, дай только знать».

Про цветочные клумбы Джадд ничего не знал. Наверное, что-то еще из начатого Кэй, а потом напрочь забытого после того, как ей этот Париж в голову клюнул. Мысль еще немного покрутилась в голове, после пропала, лишенная опоры хотя бы в мало-мальской заботе. Все казалось таким давним, таким далеким, сознание полнилось размытыми воспоминаниями, скрытыми образами, на прояснение которых, казалось, не стоило тратить силы.

В почте ничего действительно стоящего не попалось, точно так же зачастую происходило, когда он, возвращаясь из поездок, рвался просмотреть почту и тут же сникал, найдя в ней мало стоящего.

Последним в пачке лежало письмо с обратным адресом «Хэйгуд геральд». Джадд вскрыл конверт с чувством вины, припоминая, что не писал отцу с тех самых пор, как отправил ему торопливую писульку из Сан-Франциско, сообщая, что не сможет заехать в Хэйгуд на обратном пути.

Как всегда, отец написал на желтой бумаге под копирку, однако Джадд, глянув на лист, сразу же почувствовал, что что-то не так. Вместо обычной отцовской педантичной машинописи, всегда без помарок, как гранки после вычитки, строчки изобиловали пропущенными буквами, в нескольких местах вкраплены карандашные исправления, сделанные таким трясущимся почерком, что в нем едва можно было распознать руку отца.

«Дорогой сын!

Я был огорчен, что ты не приехал, как обещал. Надеялся, что мы с тобой сможем поговорить о многом из того, что поднакопилось.

У меня появилась возможность продать газету, и по тому, как идут дела, можно сказать, что, возможно, именно так и надо поступить. На прошлой неделе, в понедельник, сидя в туалете, неожиданно потерял сознание. Что в точности случилось, не знаю, но, должно быть, падая, отшиб левую руку. Она до сих пор плоховато работает. К тому же и с глазами у меня беда. Из-за этого на Оскара ложится лишнее бремя, в особенности при той сдельной работе, которую мы теперь получаем. Семенная компания снова заказывает у нас печать всех своих этикеток, а это значит – бездна ручного набора и пропасть работы с клише. Оскар не жалуется, но мне не по душе то, что я свою долю отработать не в силах.

Эти люди уже трижды приходили ко мне, предлагая выкупить мою долю. У них уже семь газет в Айове, и они, не останавливаясь, покупают еще и еще. Мне противно представлять себе «Геральд» всего лишь одним из звеньев в газетной цепи после всего, что я вложил в нее за последние сорок два года, но по тому, как ныне обстоят дела, я не знаю, что еще мог бы сделать. Я все время надеялся, что в один прекрасный день ты вернешься и возьмешь газету в свои руки, только, кажется, сейчас уже от этой надежды ничего не осталось.

Жаль мне, что ты так и не приехал, хотел посоветоваться с тобой, только будет еще больше жаль, если ты не напишешь мне и не скажешь, что ты об этом думаешь. Эти люди теребят меня, торопят, чтоб я побыстрее решал, и не так много у меня времени осталось, чтобы так или иначе прийти к решению. Передавай от меня привет Кэй.