Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Итак, после того как я велел тебе сидеть тихо и помалкивать в тряпочку, ты не придумал ничего лучшего, как расследовать убийство Люси Адамс, и с этой целью заявился в салун, известный своими непристойными плясками и служащий местом свидания разного рода извращенцев? – спросил он.
Когда он излагал суть дела вот так, грозно шевеля бровями и грубо отчеканивая согласные, я действительно начинал чувствовать себя полным тупицей.
– Да кому какое дело до этих извращенцев? – не сдержался и устало возразил я.
– Моим избирателям есть дело. Изволь объяснить.
– Я искал Малквина и нашел его. Ну а остальное… сами знаете, что произошло.
– И зачем это тебе вдруг понадобился мистер Малквин?
Я тут же прикусил язык и стал соображать, мог ли Вал сказать Мэтселлу о трупе у него в спальне. Вряд ли, особенно если учесть, с каким трудом я его перепрятал. И через что довелось пройти Валентайну в попытке «опознания» этого самого тела.
– Думаю, мы имеем дело с преступным заговором, – осторожно ответил я. – Считаю, что Малквин отлавливал и задерживал подозреваемых в бегстве чернокожих, даже не удосужившись проверить, являются ли они на деле таковыми, а затем передавал их Варкеру и Коулзу. Да он сам практически признался мне в этом. Делия Райт и Джонас Адамс были похищены этими же типами, и мне кажется, здесь просматривается связь.
Мэтселл призадумался на секунду, а затем – слава богу, подумал я, сегодня меня точно не уволят – уселся в кресло перед широким письменным столом.
– Так ты считаешь, что один из моих полицейских тратил бо́льшую часть своего времени, продавая цветных на юг?
– Да, и зарабатывал при этом немалые деньги. Вы бы посмотрели на его шмотки. Слишком уж дорогие для простого полицейского носил украшения – кольца там, золотые цепочки… Вот и все, что могу сказать.
– А чего ты и твой братец не можете мне сказать?
Мне показалось, я видел, как хищно блеснули его глазки. И строго заметил про себя, что, наверное, просто схожу с ума. Ведь шеф неоднократно доказывал дружеское свое расположение к обоим Уайлдам. И понимая, что мое расследование зиждется на весьма хрупкой основе, я решил выложить все начистоту. Ну, не всё, конечно…
– В тот день, когда была убита Люси Адамс, Малквин посетил квартиру моего брата; якобы кто-то из соседей услышал шум и вызвал полицию, – медленно произнес я. – Вам, разумеется, известно, что Люси Адамс с семьей пришлось провести два дня у Вала, из предосторожности. Я искал брата, и тут вваливается Малквин. Ну, ни он, ни я никого там не нашли. Как-то непонятно все это, шеф. Ведь он должен был находиться в Шестом участке, а когда я спросил его об этом, отказался отвечать. А теперь уже никогда не сможет ответить.
– Да, понимаю, тебе его смерть была вовсе ни к чему.
– Надеюсь, при одном взгляде на меня сразу становится понятно, что такой судьбы никому не пожелаешь. Но он действительно был насильником и охотником за рабами. А потому оплакивать его я не собираюсь.
Удивленно приподняв брови, Мэтселл решил, что я подошел к главному, и жестом велел мне продолжить.
– Убийство Люси Адамс и похищение свободных чернокожих как-то связаны между собой, – заявил я. – Вот только концы с концами пока что не сходятся.
Мэтселл нахмурился и откинулся на спинку кресла.
– Хочу, чтобы ты как-то утряс эту проблему прежде, чем хоть слово просочится в прессу. Ты прав в одном – любой инспектор, использующий звезду, как карт-бланш в работорговле, не стоит и слога из моего приказа по увольнению мерзавца. Я не потерплю, чтобы жителей Нью-Йорка какого бы то ни было цвета кожи похищали прямо на улицах… Ладно. Так какие у тебя соображения по поводу убийства Адамс?
Я глубоко втянул воздух, словно перед погружением на глубину. Туда, где царили подводные течения и быстрины самого отталкивающего политического, даже, осмелюсь сказать, демократического оттенка.
– Люси Адамс была любовницей сенатора Ратерфорда Гейтса. Возможно, даже тайной его женой, сэр.
Вид у Джорджа Вашингтона Мэтселла был такой, словно он только что проглотил тухлую устрицу. У меня возникли примерно те же ощущения, а потому я очень сочувствовал шефу. На протяжении десяти минут я посвящал его в детали, а шеф стоически их выслушивал. Как раздутый паук, подвешенный в лабиринте своей же паутины.
– Лично я считаю, все сводится к тому, были они женаты или нет.
– Да, этот момент представляет особый интерес, – слабым голосом произнес Мэтселл.
– Не думайте, я прекрасно понимаю, какой все это кошмар… с вашей точки зрения.
– Я… – Шеф болезненно поморщился и даже на миг отвернулся. – Спасибо тебе. Даже без учета того, как в настоящее время обстоит ситуация в Олбани, где сенатор Гейтс играет ключевую роль в преддверии выборов, это… очень плохие новости.
Голос шефа прозвучал мрачно и хрипло – от волнения. И винить его я никак не мог. Пороки считались чуть ли не орденами за заслуги среди мошенников-политиканов – ты торгуешься на Бауэри, как служанка с кухни на рынке, ты проигрываешь сотни долларов в помещениях с запертыми дверьми, а наутро отбиваешь потери с помощью взяток, ты напиваешься шампанским так, что чувствуешь, что мозги начинают плавиться, а затем избавляешься от тремора с помощью кружки горячего рома. Если б ты был моим братом, то явился бы на бал пожарных под ручку со сладкоголосой красоткой, а после провел бы ночь в объятиях стройного молодого человека, чья рубашка насквозь пропахла твоими сигарами. Впрочем, существование некоей миссис Чарльз Адамс не имело никакого отношения к порокам. То был вопрос полного беспредела и надругательства над человеческой личностью.
Браки многое значат в жизни политика. Они отражают его цели и намерения и к тому же являются показателями респектабельности. Эти их жены, со слащавыми улыбочками и волшебными достижениями по части ведения домашнего хозяйства, запоминают строчки из поэзии, ноты из пьес для пианино, могут цитировать Библию и одновременно готовить крепчайший пунш с виски для своих супругов. Тот факт, что сенатор-демократ Ратерфорд Гейтс женат на африканке, являлся плевком в лицо каждому принципу гражданского декорума, которым мы все так дорожим. А когда в Нью-Йорке плюют на принципы, формальными упреками и грубыми словами тут не обойтись. Избиратели непременно добьются, чтобы предатель был наказан с применением медного кастета или обломка кирпича, с помощью доверенного лица или даже напрямую.
Мэтселл выдвинул ящик, достал ежедневник и стал его перелистывать. Я углядел фамилии нескольких крупных партийных спонсоров, даты партийных съездов.
– Ратерфорд собрался переизбираться весной. А тут вдруг всплывает Шелковая Марш… так ты уверен, что ей заплатили за дачу ложных показаний в пользу Варкера и Коулза?
– Думаю, что это случалось неоднократно.
Шеф Мэтселл уныло вздохнул, не сводя глаз со своих записей. Несложно было догадаться, о чем он думал в этот момент. Да, Мэтселл, Вал и я прекрасно понимали, что Шелковая Марш давно идет кривой дорожкой. Но она успела подстраховаться, подстелить себе коврик, набив деньгами карманы партийных боссов, и если какой полицейский вдруг начнет трубить об этом факте, все решат, что он или свихнулся, или же просто никудышный работник. Никто не знал, что она – воплощение зла. А если даже и знал, то молчал. Так что вставать ей поперек дороги было нежелательно.