Я уже подумывал пуститься наутек. Но Малквин всерьез вознамерился расправиться со мной. Тем или иным способом. И я предпочитал нанести ему пару ударов в челюсть, а уже затем словить нож в сердце, нежели быть раненным в печень, потому как в последнем случае умру не сразу и придется писать отчет об утренних событиях этого дня. В любом случае, он намеревался пустить мне кровь, однако у меня было одно преимущество, о котором Малквин, видимо, не догадывался. Да, я был меньше его ростом. Меньше, чем его приспешники. Да, их было трое против одного. Но именно Малквин жаждал выпустить мне кишки, и они стали бы его личным трофеем, подобно алой праздничной ленточке, а потому, скорее всего, я буду биться с ним один на один. И еще я знал кое-что, о чем не знал он.

Не напрасно Валентайн Уайлд обучил меня кое-каким приемам, и я очень хорошо, просто прекрасно ими владел.

Через полгода после смерти наших родителей Вал начал давать мне уроки кулачного боя – не по моей просьбе, заметьте – и периодически колошматил меня по ребрам. Я ненавидел его за это всеми фибрами души. Я падал духом, был слаб и неопытен, страшно злился и отбивался от него с неистовством загнанного в угол грызуна – головой, ногами, зубами и руками. Гораздо позже я понял, что, несмотря на явное преимущество брата, я отделывался лишь незначительными царапинами после этих уроков. Они принесли свою пользу. Пусть атакующий хоть в сто раз крупнее и сильнее тебя, всегда найдется хитрый приемчик вырубить его, не числящийся в своде правил.

А это, если вдуматься, самое главное.

Если меня хорошенько разозлить, я сражаюсь как сам дьявол. А сейчас я как раз и пребывал в этом состоянии.

Я украдкой огляделся, увидел за спиной лестницу. Малквин насмешливо фыркнул. Тогда я потянулся к перилам и вырвал из прогнившего дерева одну балясину. На конце ее торчали два гвоздя.

– Ставлю два бакса на карлика, – раздался голос за спиной.

– Росту во мне пять футов четыре дюйма, – огрызнулся я. – Так что вряд ли…

Я так и не успел закончить фразу.

Малквин, пригнув голову и зажав нож в руке, бросился на меня. Я сместился чуть в сторону, поскользнулся на покрытых жиром куриных костях, но все же удержался на ногах и начал бешено размахивать самодельной дубинкой, держа ее обеими руками. Руки у него были длиннее, но и мое оружие не уступало по длине, и он настороженно следил за тем, как я, пританцовывая, отступаю. Но продолжал надвигаться. Малквин гораздо медленнее меня, об этом можно было судить по первому его выпаду. Если удастся хорошенько измотать его, он непременно допустит ошибку.

Яростно скалясь, он бросился на меня. На этот раз я подпустил его поближе, а затем резко отпрянул, опасаясь лезвия. Потерял равновесие, но все же умудрился ударить балясиной, и гвоздь вонзился ему в икроножную мышцу.

Первая кровь – тут же послышались жиденькие аплодисменты. Малквин, оскалившись, продолжал наступать. Дважды пытался ударить ножом, но каждый удар был отбит дубинкой. Тогда он резко рванул вперед, ухватился за конец моего самодельного оружия, дернул его на себя и едва не вырвал мне руку из плечевого сустава.

Но я не собирался отдавать оружие без боя. Вырвал у него из рук деревяшку и что есть силы врезал по плечу, рядом с шеей.

К несчастью, оружие мое разлетелось в мелкие щепки, пригодные разве что для растопки.

А что касается моего противника, то удар не нанес ему большого ущерба. Он закашлялся и начал перебрасывать нож из одной руки в другую.

Видя, что я разоружен, толпа так и ахнула, а толстяк-коротыш из команды противника радостно взвизгнул.

– Ну, теперь ты, считай, покойник, мышь поганая, – прорычал Малквин.

Выбора у меня не было. Я с диким криком набросился на него.

Тут же сверкнуло лезвие – он пытался вонзить мне нож в ребра. На это я и рассчитывал. В самый последний момент, набрав скорость, притиснулся к нему, зажал его локоть под левой подмышкой, плотно прижал его к боку и резко надавил на трицепс. Он знал, как поступать в подобной ситуации, и тут же нацелился ножом мне в почки. Хотел нанести удар, прошить их насквозь.

Но все это произошло до того, как я использовал его обездвиженную руку в качестве балласта. Собрав все оставшиеся силы, другой рукой, ребром ладони я нанес ему резкий удар в ухо, и звук получился, точно от выстрела из ружья. Так и завибрировал эхом в воздухе.

Малквин взвыл и выронил нож. Еще бы, вполне естественно. Возможно, я разорвал ему барабанную перепонку.

Но праздновать победу было еще рано. Головой я прижимался к горлу Малквина и видел, как из раненого его уха ползет тонкая струйка крови. Мы стояли, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, слишком близко, чтобы начать махать кулаками, стояли и раскачивались, словно в некоем непристойном танце.

Я попробовал отстраниться. Он тут же плюнул разжеванным табаком – целился мне в глаза, но промахнулся, и тогда я нанес удар лбом ему в ключицу. Достаточно сильный, показалось даже, что я слышал, как кость хрустнула. Секунд тридцать мы стояли сцепившись, зеваки оглушали криками, жаждали крови. А потом он вдруг резко и со страшной силой ударил меня коленом в бедро. Я немного ослабил хватку, и он нанес мне еще один удар – локтем в глаз.

Все завертелось перед глазами, я словно освободился от земного притяжения и рухнул на спину, прямо в замерзшую грязь.

Хватая ртом воздух, я пытался встать на колени. Левый глаз категорически отказывался открываться – вот предатель! И еще я дивился тому, что противник не вцепился сразу же мне в глотку и не начал душить. Должно быть, Малквин не расстался с намерением выпустить мне кишки и искал нож. Со всех сторон доносились крики: от «Да вставай же ты, слабак хренов!» до «Размажь его по стенке!» и даже – «Бери перо и выпусти ему кишки!».

Я заставил себя подняться на ноги.

Черноволосый ирландец протягивал нож своему приятелю. Крепко сжав в пальцах рукоятку, Малквин надвигался на меня. Видно, я прикусил язык, и кровь слабо пульсировала во рту – напоминание о том, как хрупки и уязвимы все смертные.

Пять Углов – последнее на земле место, где мне хотелось бы умереть, подумал я. Счел бы для себя оскорбительным.

А потом вдруг снова прорезался крик:

– Размажь его по стенке!

И тут я наконец смекнул, что это значит.

Раз уж мне все равно предстоит умереть, безоружному и наполовину ослепленному, попытаться стоит. Пригнувшись, я начал отступать. Пусть трясутся ноги и дрожат исцарапанные руки. Всей своей позой я взывал о помиловании. Казался бескостным и бесхребетным, как филе форели, и продолжал отступать. И это озадачило Малквина, чего я и добивался.

Нас разделяло двадцать футов.

– Ну, что, поджал хвост, приятель? – протянул он, продолжая наступать.

Я медленно приближался к грязной стене заведения «У дядюшки Неда». Я не мог припереть Малквина к этой стене, во всяком случае, с учетом наших позиций и того, что у него в руках был нож.