Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что ты на меня вылупился?
— Просто любуюсь достопримечательностями. Твоей придурковатой физиономией, в том числе.
Им подали ленч в личной столовой президента Корпорации: ледяной чай, салат, жульен, фрукты и сыр. Кит окинул презрительным взором утонченный, но явно отдающий чем-то девчачьим ленчик. Тотчас, словно по мановению волшебной палочки, перед ним появился запотевший графинчик и две рюмки. Он вопросительно глянул на брата, но Дэниэл покачал головой.
— Как хочешь. Ты уже пришел в себя?
— Да.
— Как провели время с Ричардом?
— Неплохо, — промычал Дэниэл, жадно вгрызаясь в сыр.
Кит кивнул, проглотил подряд две рюмки, морщась, словно пил бром, зажег сигарету и посмотрел на часы. Бесшумно появился секретарь, вручил боссу кожаную черную папку и краем глаза посмотрел на Дэниэла.
— Вы так выросли, так возмужали, мистер Ланкастер, вас и не узнать.
— Угу, славный получился паренек, — рассеянно отозвался Кит, раскрыв папку и протягивая ее брату, а заодно втискивая в его ладонь ручку с позолоченным пером, — вот. Подпиши. Здесь и здесь.
Настолько мастерски это было проделано, что Дэниэл едва не подписал, ни о чем не спрашивая, и спохватился лишь в последнюю секунду.
— А что это? Что я должен подписать?
— Я тебе говорил, — сказал Кит тоном, определенно подразумевающим, что говорил, но бестолковый, безмозглый, рассеянный младший брат забыл.
— Ты мне ничего не говорил!
— Неужели? Ну, хорошо. Видишь ли, раз уж ты сюда добрался, я подумал, мы с тобой должны потолковать о компенсации. Я хочу предложить тебе кое-какую… денежную сумму.
— Ты предлагаешь мне деньги? С какой стати?
Кит откинулся на спинку стула. Серые его глаза подернулись льдом и пеплом.
— Сколько тебе было, когда ты ушел из дома? Шестнадцать. А сейчас тебе… двадцать три. Когда умер папа… где ты находился в то время? На Каенне, верно? В Сент-Джеймсе. Жил в каком-то чудовищном клоповнике с какой-то шлюхой, беспробудно пьянствовал, правда, в поте лица трудился на местный муниципалитет ловцом бродячих животных!
У Дэниэла сладко задергало в животе, когда он вспомнил, как визжали запаршивевшие дворняги, когда он набрасывал им удавки на шеи, осуществляя древнее, как мир, незамысловатое правосудие. Впрочем, он делал полезное и нужное дело, очищая город от мусора.
— Мне непонятна брезгливая мина на твоем лице. Работа ничем не хуже любой другой. И уж, конечно, не хуже твоей. И мне совсем не понравилось, когда твои громилы вломились в мою квартиру, перевернули все вверх дном и начали избивать меня… постой-ка. Ты, никак, решил, что я спохватился и заявился оспорить завещание?
Кит ничего не сказал, но в глазах его застыл немой вопрос.
— Если бы я хотел оспорить завещание, мне бы стоило заняться этим безотлагательно, ты не считаешь? И потом, у меня нет ровным счетом никаких оснований для этого… даже теоретически, — я прав? Тем более, когда твои гориллы перестали ломать мне ребра, выбивать зубы и выкручивать руки, я подписал все необходимые документы, или тебя неправильно информировали?
Кит смутился. Не без оснований.
— Мне жаль. Поверь, я отчитал своих парней за излишнее рвение. Что касается денег, пойми. Это не подачка и не взятка. Просто я действительно считаю, что отец обошелся с тобой несправедливо, и ты заслуживаешь определенной компенсации. И я сам…
Кит замолчал, бросив взгляд на серебряное распятие на стене. Возможно, оно защищало его от вурдалаков, оборотней и прочих потусторонних тварей.
— Я должен был вернуть тебя домой. А я не вернул. Считай, я искупаю свою вину.
— Предлагая мне деньги? — спросил Дэниэл, пораженный тем, что брат говорит вполне серьезно, даже искренне.
— Боюсь, мне нечего предложить тебе, кроме денег. Ты уже взрослый, мои заботы и мои нотации тебе ни к чему. Я считаю твой образ жизни пагубным, но, боюсь, что, если я буду говорить тебе об этом, ты развернешься и уйдешь, и опять исчезнешь на долгие годы. Так я буду знать, что ты обеспечен, а не умираешь с голоду в сточной канаве.
Дэниэл заглянул в бумаги и несказанно раскаялся в том, ощутив, как зашевелились волосы на голове. Сумма, предложенная братом, была столь велика, что он до конца дней своих мог кататься, как сыр в масле, жить припеваючи и не нуждаться абсолютно ни в чем. Неплохо. Куда как неплохо, особенно, учитывая, что Кит был совершенно не обязан проявлять к младшему брату подобную щедрость. Ручка с золотым пером по-прежнему была зажата у Дэниэла в пальцах. Пронзительно вскрикнув, он отшвырнул ее прочь, как ядовитую змею.
— Нет!
Кит утомленно вздохнул.
— Тебе необязательно брать деньги прямо сейчас. Я открою счет в банке. За те двадцать или тридцать лет, которые пройдут, пока ты повзрослеешь, наконец, накапают отличные проценты. Тебе не придется ничего делать, просто подпиши.
— Ты что, глухой? Я уже сказал, что не стану ничего подписывать!
— Ладно, не подписывай… просто поставь крестики здесь и здесь.
Дэниэл почувствовал, что еще чуть-чуть, и он даст слабину. Он должен был держаться! Держаться! Во что бы ни стало!
— Ты, наверное, привык продавать и покупать людей, но со мной это не пройдет. Если тебе некуда девать деньги, лучше пожертвуй на благотворительность. Сколько людей нуждаются… от этого кровь стынет в жилах…
Кит действительно не знал — что это. Возвышенные, благородные принципы? Ненависть, столь застарелая и глубокая, что способна толкать на самые безрассудные и нелепые поступки? Простое, неприглядное безумие? Чем бы оно ни было, оно невольно вызывало уважение. Киту очень редко доводилось сталкиваться с волей, равной его собственной. А то и — в чем-то превосходящей.
— Хорошо, раз ты настаиваешь, я отдам эти деньги на благотворительность. Это сделает тебя хоть немного счастливей, Дэнни?
— Да. Наверное.
Кит усмехнулся.
— Будь это не я, а кто-нибудь другой, он бы сейчас, пожалуй, брякнул, что гордится тобой, но, поскольку это всего лишь я, я скажу тебе: убирайся вон.
Ладно. Дэниэл все равно не намеревался оставаться здесь и ублажать раненое эго лорда Ланкастера. Когда он схватился за дверную ручку (отполированную до блеска и щедро политую антисептиком), брат окликнул его.
— Дэнни.
— Ну, что еще?
— Честное слово, ума не приложу, что у тебя стряслось, но, надеюсь, когда-нибудь ты мне расскажешь. И, знаешь, ты можешь жить дома, сколько тебе захочется. Мой дом — это твой дом.
Но, поскольку, это все же был его дом, Кит тотчас спохватился и велел Дэниэлу запомнить несколько простых правил.
— Будешь являться к ужину минимум дважды в неделю. Если хоть раз пропустишь, уши надеру. Если узнаю, что балуешься наркотиками, уши надеру. Если по старой привычке будешь притаскивать домой своих приятелей, уши надеру. В комнате не устраивай бардак. И научись, наконец, держать язык за зубами. Поражаюсь, как ты с такими скверными манерами жив еще. Да, и вот что. Зайди к Ричарду, он ждет.