За него и за себя. Она подсознательно ждала появления кого-нибудь из Донеганов на пороге дядиного дома. Старалась лишний раз не выходить на улицу, больше всего на свете опасаясь снова быть похищенной безумцем Галеном или его папашей. А может, за ней снова отправят этого премерзкого Бартела…

Однако прошла неделя, а никто так и не появился, чтобы ее похитить. Еще через несколько дней Мишель не выдержала и отправила телеграмму родителям с просьбой разрешить ей вернуться в Лафлер. На следующее утро пришел ответ: Беланже ждали среднюю дочь, и Мишель, извинившись перед родственниками за то, что не может остаться у них на месяц-другой, попросила купить билет на ближайший до Нью-Фэйтона поезд.

И вот она здесь: стоит на перроне и озирается, опасаясь заметить в толпе Галена. И втайне надеется увидеть другого брата.

– Поедем скорее домой! – разозлившись на себя за эти мысли, нетерпеливо воскликнула Мишель.

Через здание вокзала они прошли к смыкающимся полукругом воротам, сейчас открытым настежь. Сразу за ними в густой тени деревьев Бернс и оставил коляску.

– Сегодня на ужин будет буйабес и рис с креветками, – устроившись напротив госпожи, продолжила частить Серафи. – А еще пирог с орехами и пудинг из инжира. Ваши любимые. Мисс Лиззи с утра-то сама не своя от счастья. Нянюшка Чиназа едва уложила ее после обеда в кровать. Никак не хотела от окна отрываться, все вас выглядывала, хоть я ей и сказала, что раньше, чем прибудет поезд, вы домой все равно не попадете.

Мишель вполуха слушала болтовню служанки и, сама того не осознавая, улыбалась. Все было таким родным, таким привычным. У нее на глазах оживали картины из прошлой, горячо любимой жизни. Вот улица с широкими тротуарами и изящными коваными оградами, а за ними особняки в бело-желтых цветах франжипани. Знакомые магазины и просто знакомые… Вон миссис Вуд, обмахиваясь веером, важно приближается к своему экипажу, а за ней семенит молоденькая рабыня, только что показавшаяся из мануфактурного магазина. На тоненьких ручках девушки непонятно каким образом умещаются завернутые в хрустящую бумагу огромные рулоны ткани. А вон там возле витрины со шляпками остановились Розмари и Миранда Эванз. Укрывшись под ажурными зонтиками, сестры увлеченно обсуждают какую-то шляпку, в то время как их спутник Филипп Грейстон из последних сил борется с зевотой.

Кто бы мог подумать, что ей когда-нибудь будет приятно повстречать этих пустоголовых кокеток!

Словно почувствовав ее приближение, девушки обернулись, и Мишель приветливо помахала им рукой, вместо того чтобы сделать вид, что и вовсе их не заметила. Счастливо жмурясь под лучами солнца, она попросила Серафи рассказывать дальше обо всем, что произошло в Лафлере за последнее время, а сама продолжила любоваться Нью-Фэйтоном и размышлять о своем.

Она возвращалась ко всему, что было ей привычно и что она любила. Мишель изо всех сил старалась не думать о том, что в прошлом (таком безумном, почти ирреальном) также осталось что-то, что было ей дорого.

Она тряхнула головой. И вовсе он ей не дорог! И уж тем более не нужен! А она ему. У Кейрана Донегана есть невеста. Да и глупость какая – влюбляться в известного всему графству сердцееда!

К тому же оборотня.

Волка…

Мишель почувствовала, как щеки начинают пылать, и мысленно на себя прикрикнула. Запретила себе о нем думать, ни в какую не желая вспоминать, что этот же самый запрет накладывала на свои мысли уже не раз.

Проезжая мимо особняка Мари Лафо с наглухо закрытыми ставнями, она почувствовала, как мороз пробежал по коже, и утопавшая в зелени улица как будто поблекла. Мир вокруг стал черно-белым.

Серафи тоже притихла. Вжав голову в плечи, служанка исподволь поглядывала на старый дом, пока они не скрылись за поворотом, после чего, подавшись вперед, взволнованно выдохнула:

– А помните, как той ночью…

– Не будем об этом! – резко перебила ее Мишель и до самого Лафлера хранила молчание, мечтая об одном: скорее оказаться у себя в комнате и выдернуть наконец из злосчастной куклы иголку.

Однако остаться одной Мишель удалось не скоро. И отцу, и матери хотелось провести время с дочерью. Сидя на диване в гостиной, она с силой сжимала пальцами чашку с остывшим чаем, чтобы не было видно, как они подрагивают. Приходилось отвечать на бесконечные вопросы о днях, проведенных в Доргрине, улыбаться и выдавать обман за действительность. К счастью, родители ничего не заподозрили, пребывали в уверенности, что все это время их средняя дочь гостила у родственников. Только посетовали, что Мишель им почти не писала.

Элиз пристроилась рядом и ни в какую не желала отходить от сестры, и уж тем более не собиралась в ближайшее время отпускать ее наверх. Одна Флоранс не принимала участия в семейном разговоре. Отвернувшись к каминной полке, она меланхолично переставляла изящные статуэтки танцовщиц и, кажется, даже не слушала Мишель, погруженная в какие-то свои мысли.

– Ты все еще обижена на нас, милая? – любуясь своей красавицей-дочерью, пришла к неверным выводам Аделис. – За то, что так внезапно отправили тебя к Эмерону и Луизе? Потому не писала?

– Вовсе нет. – Мишель вымученно улыбнулась. – Мне понравилось… у тети с дядей. – Очередная ложь, что далась ей с трудом, но которая была во благо.

Всем. В особенности Кейрану.

– О том, что Гален Донеган разорвал помолвку, они, полагаю, тебе рассказали. Обрадовали, – мрачно усмехнулась Флоранс.

– Рассказали, – кивнула Мишель, не вдаваясь в подробности, от кого именно узнала о том, что свадьба расстроилась. – Мне очень жаль, Флоранс.

В ответ на тихие слова сестры девушка громко фыркнула:

– Гален счел, что я его недостойна. Из-за того, что приемная!

– Флоранс! – побледнела Аделис. – Пожалуйста, больше никогда так не говори. Ты наше дитя, наша дочь.

– А мальчишку этого мы больше на порог не пустим, – хмуро добавил хозяин дома.

– Это он тебя недостоин, а не ты его, – подхватила Мишель, вкрадчиво закончив: – Ты моя сестра, и ничто этого не изменит.

Черты лица Флоранс смягчились, и она грустно улыбнулась.

– Мне бы хотелось отдохнуть перед ужином. – Мишель зевнула, прикрывая рот ладонью, затянутой в светлое кружево митенки.

Поднялась, и Лиззи тут же последовала ее примеру.

– Элиз, оставь сестру в покое хоть ненадолго, – к радости средней дочери сказал Вальбер.

– Но я соскучилась, – заявила восьмилетняя непоседа и насупленно скрестила на груди руки. – Мишель почти ничего не рассказала о своем путешествии.

Мишель вдруг живо представилось выражение лица Лиззи, сидящей в этой самой гостиной и слушающей истории о мрачном поместье на болотах, отмеченном проклятием оборотней. Такой рассказ куда больше пришелся бы девочке по душе, но последствия признания могли быть непредсказуемыми.

– Еще успеем наговориться, Лиззи. – Мишель потрепала младшую сестру по щеке и позвала рабыню.