По рядам студентов свежим ветерком пробежал оживленный шум. Устали уже слушать нравоучения, хотят какой-нибудь движухи.

Директор прервал свой монолог и с недоумением уставился на меня.

Имела место наглость из разряда «невиданных прежде».

– А что случилось, Караваев?

– Естественные потребности организма… с минуты на минуту могут стать противоестественными. И даже отвратительными для окружающих.

Зал радостно заржал.

Директор нахмурился. Дилемма очень проста: либо продолжить пререкаться с наглецом, радуя недисциплинированную публику, что резко снизит высоко задранную планку мероприятия, либо отпустить засранца туда, куда он рвется, и разделаться с ним чуть погодя. Зло ведь не должно оставаться безнаказанным, ведь так же?

– Иди… – процедил Кефир сквозь зубы, останавливаясь на втором варианте. – Только быстро!

– Сам заинтересован, – буркнул я в ответ, вызвав у зала очередную радость. – Донести бы…

И снова всплеск счастливого оживления.

Теперь надо ходить по технарю и оглядываться: какую Кефир мне «мстю» придумает? Обычно за ним долго не ржавеет. Можно даже предположить, что опускать и воспитывать мерзавца он начнет прямо на этом собрании – базар же за дисциплину идет!

Но… возвращаться на курултай я не собирался.

Надо было готовиться к другому, не менее серьезному мероприятию.

Созвонившись с Аниськиным, договорился встретиться на подходах к «таблетке» – на Синопском спуске. В нише, что слева от главного лестничного марша. Планировали оглядеться на местности.

Я добрался гораздо быстрее.

Аниськин должен спускаться с центрального холма, поэтому я не спеша стал подниматься по ступенькам ему навстречу. Да, «таблетка» отсюда видна как на ладони. А дальше – через свинцово-серую полоску бухты – виднеется корма плавучего бара «Ахтиар». До боли знакомое корыто. Ключевые слова – до боли. И все рядом! Рукой подать. Любопытно, что, если продолжить осевую линию Синопского спуска дальше, она пройдет точно через здание Гидрофизического института, что в одиночестве скучает на утесе Хрустального мыса. Тоже так задумано?

А ведь до войны этих красивых маршевых лестниц с огромными клумбами по центру не было! Были обычные ступеньки, произвольно сбегающие к морю между плотно застроенными домами – кривоватые и не очень удобные. А ежели еще глубже копнуть, скажем, лет на сто назад, – то не было даже ступенек! Так, просто плотно натоптанная крутая грунтовка, даже и не помышлявшая о каких-то «осевых линиях» и маршевых ухищрениях. И, к слову, к «осевой» она была очень сильно развернута наискосок. Потому что если прямо попробовать спуститься – то только в обрыв кубарем.

Всего через каких-то пять лет после Победы, когда еще практически весь город лежал в руинах, здесь появился тщательно спроектированный пафосный спуск к морю с гранитными маршами, декоративными ответвлениями и видовой площадкой на самом верху. Все довоенные дома, что были на его месте, война превратила в прах, их восстановить просто не смогли. Поэтому и спуск такой широкий! А его визитная карточка – огромная круглая клумба в центре, где горожане живыми цветами изображают то звезды, то цифры, то герб города, то… профиль дедушки Ленина. Благо до его главного памятника далеко ходить не надо – тут рядом сверху, за смотровой.

А когда-нибудь на этой клумбе появятся огромные цветочные часы…

Я надеюсь.

– Ты чего размечтался тут?

Аниськин.

Черствая душа.

– Долго рассказывать, – отмахнулся я. – Захочешь, потом в моих мемуарах почитаешь. Назову их, к примеру… «Шестое чувство».

– Охренеть как оригинально! А при чем тут…

– А при том, что внутренний голос мне велит… самому на дело идти! А не подставлять товарища под заточки «трафаретчиков».

– Самому так самому, – не проявил Аниськин ожидаемого энтузиазма. – Пойдем оглядимся.

В принципе, «оглядываться» было нечего.

За пару недель после нашего с ним знакомства на «таблетке» ландшафты сильно-то и не поменялись: круглая клумба в центре, четыре лавки со спинками по периметру, за лавками еще клумбы, на них – кусты, деревья, тумбы с декоративными фонарями. Если лицом к морю – слева гостиница, справа театр. Здания хоть и разные, но торцами, развернутыми к «таблетке», – невообразимо похожие друг на друга. Еще одна архитектурная задумка? Между ними всего-то метров пятьдесят, пятачок буквально. Таблетка и есть!

Как замечено раньше мною, да и Аниськиным, наверное, тоже, – прятаться здесь довольно проблематично.

– Вот здесь будешь сидеть.

Мой нечаянный напарник деловит и собран. И все уже за меня решил.

– Спиной к морю? А нельзя мне…

– Нельзя! Я буду здесь, за углом. Ежели чего – подстрахую.

– Ты, кстати, говорил, что меня загримировать можно! – вспомнил я. – Где этот ваш… ментовский внештатник? Как его… Костик?

Аниськин ожидаемо поморщился. Как и всегда, когда я злонамеренно использую трудное для его ментовского уха слово «менты». А нечего тут… командовать, как директор пляжа! У нас с ним вообще… очень высокие отношения.

– Костик сюда подойдет. Минут через пятнадцать. Я ему позвонил уже. Вот только…

– Чего еще?

– Что-то он не очень обрадовался, когда я попросил его помочь.

– А что так?

– Я же говорил, инструкция. Ты, к примеру, вообще не должен знать, что театральный костюмер работает на мент… тьфу ты, зар-раза, прицепилось… на внутренние органы. Грубое нарушение. Если наши узнают, парень лишится дополнительного заработка. А то и под статью попадет. За разглашение…

– Теперь понятно. Хочешь, я зажмурюсь, когда он появится?

– Очень смешно. Может, я сам тебя… отрихтую?

Я чуть воздухом не подавился от возмущения.

– Ты нормальный?

– А чего?

– Мое последнее слово: либо меня гримирует профессионал, либо… сам лови своих злодеев.

– А вон и наш профессионал идет! Раньше подоспел.

– Черт! Не успел зажмуриться…

Костиком оказался толстенький паренек невысокого роста со смешливой мордашкой неунывающего шутника. Действительно… вечный «Костик» – мужиком его даже язык не поворачивается назвать. Хотя лет ему должно быть где-то под тридцать, судя по рассказам Аниськина. Замшевая курточка, беретик, новенькие фирменные джинсы «Левис», модные кроссовки… по этим временам модные, разумеется.

Познакомились.

Вопреки опасениям моего напарника, Костик капризничать не стал. Другое отмочил! Похлеще ожидаемого. Деловито оценив мою малопримечательную внешность, задумчиво поскреб подбородок и выдал приговор:

– В девочку.