– Она заслуживает знать правду, – парировала я, а потом сказала Виктору, что нам нужно разыскать эти могилы, потому что я не смогу спокойно спать по ночам, пока не узнаю, где именно они находятся.

– Нет, – решительно сказал он. – Мы не станем рыскать по лесу, выискивая трупы, из страха крайне маловероятного зомби-апокалипсиса.

– ПОСТОЯННАЯ БДИТЕЛЬНОСТЬ, – закричала (возможно) я. – Я делаю это ради нас, мудило.

И это была правда. Где-то поблизости от нас в земле лежали потенциальные зомби, и я должна была убедиться, что они уже не представляют никакой опасности. Несколько дней мы из-за этого ругались, пока он, наконец, не согласился отыскать могилы – наверное, до него, наконец, дошло, что у защитника дома есть и весьма неприятные обязанности. Ну или все дело в том, что я будила его каждые три часа, спрашивая, не слышал ли он у порога «голодное шарканье».

Виктор нашел какого-то местного, заявившего, что он знает, где находятся могилы, и он сказал нам просто ехать по дороге, в которую переходит улица. Только вот в конце улицы не было никакой дороги. Я показала на две заросшие травой колеи.

– Думаю, он это имел в виду.

– Это не дорога, – возразил Виктор, но вокруг больше ничего не было.

– Уверена, что это дорога, – начала объяснять я. – Это легко понять по пожарному гидранту на обочине.

Он злобно на меня посмотрел, стиснул челюсть и развернул машину, чтобы выехать на дорогу, которая дорогой не была. Несколько минут (и один помятый поддон картера) спустя мы заехали в тупик, и Виктор смерил меня недовольным взглядом. Тут что-то выбежало на нас из кустов, и я закричала:

– ЧУПАКАБРА!

Виктор ударил по тормозам и посмотрел на меня так, будто я свихнулась. Наверное, все дело в том, что от волнения я крикнула: «ЧЕБУРЕК», что, должна признать, немного сбивает с толку, когда на вас нападет опасное существо.

В свою защиту я должна сказать, что вряд ли кто-то сможет нормально выражать свои мысли, если увидит бегающего по лесу мексиканского кровососущего монстра.

Виктор сказал, что полностью бы со мной согласился, если бы чупакабра не была всего лишь маленьким олененком. Это обескураживало. Не только то, что рядом с нашим домом, как оказалось, водятся прекрасно притворяющиеся оленями чупакабры,[37] но и то, что могил мы так и не нашли. Вдобавок мне теперь еще и захотелось чебурек, а в радиусе шестидесяти километров они нигде не продавались. Как ни посмотри, это был полный провал, но я решила утешить Виктора и напомнила ему, что у нас, по крайней мере, нет коз, из которых чупакабра могла бы высосать кровь. Тогда Виктор попросил меня замолчать и сказал (как потом стало ясно, в первый раз из тысячи), что мы сделали огромную ошибку, переехав в деревню.

Я встала на защиту нашего нового городка и принялась уверять Виктора, что нам только нужно привыкнуть, – но он был прав. Нам это было явно не по зубам, а дизентерия и желтая лихорадка были, как мне казалось, всего лишь вопросом времени. Впрочем, пока мы могли расслабиться и успокаивать себя мыслью, что с помощью этого переезда умудрились обдурить смерть… И теперь конец наступит не от того, что мы с Виктором, не выдержав рабочего стресса, прирежем друг друга, а от того, вероятнее всего, что, выйдя за порог дома, мы не совладаем со здешней неизведанной глушью (ну или зомби-чупакабры). Мы с Виктором утешались тем, что наши кабинеты теперь достаточно далеко, чтобы уберечь друг от друга, – и все же продолжали тревожиться.

И, как оказалось, не зря.

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ:

День, когда умер Барнаби Джонс Пиклз, был крайне тяжелым.

Мы все еще привыкали к новому дому и планировали оградить задний двор, чтобы не пускать Барнаби Джонса наружу, а скорпионов – внутрь. Пока ограды не было, мы позволяли ему носиться большую часть дня по дому и терроризировать котов, а затем выпускали гулять на длиннющем поводке, который привязывали к перилам крыльца, чтобы Барнаби Джонс мог свободно бегать по лужайке за домом. Вместе с тем отпускать собаку на задний двор, пускай и ненадолго, – рискованное предприятие, а в деревне, как оказалось, еще и крайне опасное.

Я убедила себя, что с ним все будет в порядке, к тому же он всегда сможет отдохнуть на крытом крыльце, где непрерывно работают несколько потолочных вентиляторов, или пойти освежиться к садовому спринклеру. Я была уверена, что ему ничего не угрожает, кроме него самого. Он вовсю резвился, а я наблюдала за ним из окна гостиной. Стоило мне отвести взгляд на две минуты, а потом снова посмотреть в окно, обнаруживалось, что за это время он каким-то образом умудрился сплести огромную паутину из собственного поводка и всех без исключения стульев, стоящих на крыльце. Он смотрел на меня, слегка наклонив свою собачью голову, словно говорил: «Что за хрень сейчас случилась?» Я скрупулезно распутывала его и выставляла стулья перед домом, но вернувшись, обнаруживала, что он уже привязан к решетке барбекю, а на морде у него точно такое же выражение.

Я начала подозревать, что в прошлой жизни он был маленьким и не очень-то дельным пиратом, который в самые неподходящие моменты случайно привязывал себя к мачте. Так и представляю, как капитан, пробудившись от послеобеденного сна и увидев, что пират Барнаби Джонс привязал себя к штурвалу корабля, потому что принял стаю птиц впереди за надвигающийся ураган, смотрел на него с точно такими же жалостью и разочарованием. Я в точности знаю, что чувствовал тот капитан – он вздыхал и на протяжении следующего получаса развязывал узлы на веревках, а Барнаби Джонс мешал, вылизывая ему лицо. Ну, во всяком случае, именно так делал Барнаби Джонс каждый раз, когда я распутывала его поводок. Подозреваю, что пират Барнаби Джонс делал точно так же. Среди пиратов было не так уж много девушек, и я не собираюсь осуждать их за то, что они друг друга вылизывали.