чтобы найти убежище, либо для защиты города. И когда они вместе с несколькими спутниками были впущены внутрь городских стен, то тщетно пытались подкупить народ и захватить цитадель, но их замыслы вскоре были раскрыты, и им с трудом удалось бежать, бросив, однако, нескольких своих людей в городе, которых маркграф, из-за своей ревности, приказал повесить как явных изменников имени Христа. Но когда граф Триполи (о котором я упоминал) и его спутники увидели, что при их стесненном положении, Саладин нарушил обещание и захватывает Иерусалимское королевство для себя, изгоняя оттуда всех жителей, и делит его между своими собственными людьми, тогда, наконец, их несчастье дало им осознание того, что они наделали, и они смогли постичь, что договор, который они заключили со смертью и погибелью, аннулирован Божьим судом, и связь, которую они установили с адом, уничтожена все тем же судом, и что по ним самим, по заслугам их, ударил бич, что пронесся над ними и низверг их. Поэтому этот граф, хотя и слишком поздно, раскаялся и вернулся в свой собственный город. Острота его горя ввергла его в безумие, и умер он ужасной смертью. Еще говорили, что ни болезнь, ни возраст, но лишь невыносимое бедствие и позор, в короткое время погубили его сообщников из той земли, которую они предали. Кроме того, жители Триполи, после зрелого размышления, и поскольку дни были тревожные, выбрали своим государем сына князя Антиохии, Боэмунда, юношу, одаренного доблестью и благоразумием, при правлении которого область Триполи лишь изредка подвергалась турецким набегам, и говорили и считали, что хотя Саладин и опустошил всю страну вокруг, но щадил Триполи и его границы по причине клятвы, которая была между ним и графом Триполи.

Глава 20.

Об осаде Тира и о возвращении короля из плена.

И таким образом, Иерусалим и все другие города, кроме Тира, были захвачены и сразу же перешли под власть Саладина, который осадил также и тот город, что преданно сражался под руководством маркграфа Конрада. Хотя, согласно писаниям древних историков, Тир прежде стоял на острове, но благодаря искусству и труду Александра Великого, он был соединен с материком, и таким образом, весь город, почти окруженный морем, представлял из себя исключительно безопасный порт. Соответственно, тиран расположил вокруг города свой флот так, чтобы море не было открыто для осажденных, а с той стороны, где он не был защищен морем, начал штурмовать его всеми возможными средствами. Однако, маркграф и его полководцы, предвидя, что продовольствие, которое могло бы доставляться в город итальянскими кораблями из Сицилии и Апулии, может быть перехвачено, решили атаковать вражеский флот в море. Так и было сделано, и Бог был благосклонен к ним, и множество врагов было либо убито, либо утонуло, несколько кораблей было захвачено, тогда как остальной флот, пытаясь бежать, разбился на берегу, на глазах у Саладина. Тот был так поражен страхом при этом событии, что сжег свои осадные машины, снял осаду и ушел, не пытаясь больше ничего предпринимать против города.

Вскоре после этого, обратив ярость своего тиранства на приграничных жителей Антиохии, он ослабил христианского князя этого города и умалил его власть до такой степени, что, после того, как Лаодикея и другие находившиеся под его управлением города были взяты, у него едва ли что оставалось вне пределов стен самой Антиохии. Он также так стеснил и сам великий город, и смог так устрашить его жителей, что вошел с ними в соглашение, что они сдадут ему город к определенному дню, если до этого не случится так, что из Европы явится более могущественная армия и не помешает этому. Кроме того, наша армия в Тире под руководством маркграфа преуспевала и усиливалась с каждым днем, поскольку из христианских стран, через море, в нее вливалось большое количество людей. Король Сицилии также послал им ценные припасы. После чего, они прошлись по стране вдаль и вширь в поисках добычи, и преуспев в своих отважных предприятиях, вернулись назад нагруженные награбленным добром. Случилось так, что среди прочего, в руки маркграфа попал пленник необычного достоинства, и по достойному похвалы решению, он обменял его на своего отца, который, как я упоминал выше, был взят в плен в великой битве и жил в нищете, находясь во власти врага. Однако, король Иерусалима, о чьем возвращении из плена я едва упомянул, был скорее помехой, чем утешением нашим людям, поскольку он претендовал на то, чтобы в силу своего королевского права забрать Тир у маркграфа, а маркграф отказался уступить ему город, поскольку именно он один противостоял врагу до конца, и именно он, с большим трудом, сохранил его. Король удалился в Триполи, и собрав вокруг себя многих людей действовал против маркграфа, как будто бы тот был его врагом. Пока они были таким образом, в раздоре, и некоторые приняли сторону одного, а другие — другого, дела христиан в Сирии едва ли улучшались. В этом деле мы можем видеть тонкую хитрость, с которой Саладин, или вернее дьявол в Саладине, освободил из плена короля Иерусалимского, который с самого начала и был причиной смут и гибели — несомненно, он освободил его при появлении другого, правого мужа, в ущерб интересам христиан. Хотя это уже частично проявилось в этом раздоре, все же, гораздо больше это сказалось в тех событиях, которые произошли позднее.

Глава 21.

О смерти папы Урбана и о назначении Григория.

Пока на Востоке происходили такие события касающиеся христианского народа, римский понтифик Урбан, отправился по последнему пути всех людей, и ему наследовал его канцлер, почтенный Альберт, который был назвал Григорием. Он был мужем воистину замечательной мудрости и отличался простотой жизни. Будучи ревностным во всех делах перед Богом, в соответствии со своей мудростью, он резко порицал практику тех суеверий, к которым многие обратились, благодаря чрезвычайной простоте некоторых людей церкви, не опирающихся на авторитет Священного писания. По этому поводу, некоторые скудоумные люди полагали, что он стар, а его разум поврежден чрезмерным воздержанием. Надо признать, что хотя истребление христиан на Востоке и нашествие на Святую Землю произошли при понтификате этого Урбана, тем не менее, о нем говорили, что об этих событиях он был обеспокоен так мало, насколько это вообще было возможным при получении известий о подобных бедствиях. Когда, около праздника Св. Луки Евангелиста (18 октября) гонцы прибыли к апостолическому престолу, принеся новости о тех событиях, которые, к сожалению, случились в октавы апостолов Петра и Павла