Конни засмеялась, вновь заинтересовавшись.

– Так, и что?

– То, что наше с тобой свидание совершенно очевидно не удалось, и я точно знаю, что это моя вина, – сказал я. На лице Конни появилась вымученная улыбка, призванная скрыть стыд, который она за меня ощущала. Но я все же продолжил. – Ты абсолютно точно принадлежишь к числу людей, со стороны которых мне хотелось бы добиться симпатии, – объяснил я. – Так, может, ты скажешь мне, что я сделал не так?

По выразительному лицу Конни ясно читалась каждая мысль, промелькивавшая у нее в голове. Натянутая улыбка с него уже исчезла. В отличие от прочих, она не собиралась искусственно щадить мои чувства. Вместо этого она осуждающе вскинула бровь и несколько секунд холодно изучала мое лицо, пытаясь понять, действительно ли я желаю услышать ответ на свой вопрос.

– Я просил других о том же, – добавил я. – Но они все врали мне и уходили от ответа.

Конни рассмеялась.

– Конечно, врали! А ты как хотел?

– Но ты кажешься мне искренней. По крайней мере, твой дневник.

Конни чуть расслабилась и снова подалась вперед, сложив пальцы на столе так, словно она придерживала ими стопку покерных фишек.

– Да, – кивнула она, – так и есть. Я честна с людьми.

– Отлично! – ответил я. – Так расскажи о том, как выглядело наше свидание с твоей позиции.

В отличие от прочих девушек, с которыми я пытался завести этот разговор, Конни удовлетворенно улыбнулась.

– За время нашего свидания ты наговорил столько лишнего, что я в какой-то момент даже подумала, что ты пытаешься мной манипулировать и плетешь какую-то интригу. Потом, правда, я все же поняла, что ты просто странный.

– И что же я такого наговорил? – поинтересовался я.

Конни с готовностью принялась перечислять поднятые мной в разговоре темы, которые нельзя поднимать на первом свидании с девушкой. При этом она сияла так, словно никогда еще не чувствовала такого удовольствия от возможности втоптать кого-то в грязь.

– Вот ты, к примеру, сказал, что три месяца назад расстался с любовью всей твоей жизни и теперь просто не можешь представить себя с другой девушкой. Я поначалу приняла эту фразу за странную попытку то ли выпендриться, то ли заставить меня сблизиться с тобой из жалости.

Мне никогда раньше не приходило в голову, что мою искренность могут неверно истолковать и принять за интриганство, и мысль эта мне категорически не понравилась. Конни тем временем продолжала, активно жестикулируя и рубя руками воздух так же, как словами она резала правду-матку.

– Еще ты сказал, что не любишь большую часть людей, что это у вас взаимно и что друзья у тебя появились только после переезда в Нью-Йорк, так?

Тут она внезапно замолчала, словно замешкавшись, но быстро продолжила.

– Ах да, и еще никогда и никому не рассказывай о своем фетише, пока хотя бы раз не переспишь с этим человеком. Если рассказать о нем в подходящий момент, может получиться очень даже сексуально, но если момент не тот – получается просто жутко и мерзко.

Удостоверившись, что я не собираюсь впадать после этих ее слов в истерику, она слегка успокоилась.

– А еще ты рассказывал про этот ваш странный семейнолагерный культ, помнишь? И еще ты сказал, что у тебя проблемы с деньгами и что ты боишься, что из-за съемки клипа я сочла тебя богатым.

Тут я все же попытался объясниться.

– Мне просто подумалось, что тебе лучше заранее знать, во что ты ввязываешься. Разве тебе не хотелось бы заранее узн…

– Сделай всем одолжение – не думай так больше, ладно? – перебила Конни.

– Но ведь это правильно, – не унимался я. – Скажем, если бы у меня был герпес, разве ты не хотела бы, чтобы я предупредил тебя об этом до секса?

Конни закатила глаза, чем напомнила мне отца.

– Естественно, хотела бы, – ответила она.

– Ну вот. А теперь скажи мне, когда, в таком случае, мне следовало бы тебя об этом предупредить? – спросил я. – На первом свидании? На втором?

– Да не знаю я! – ответила она раздраженно. – С герпесом все сложно. У тебя правда герпес?

– Нет, я просто использовал герпес в качестве метафоры для моего характера и моих личных качеств.

Она рассмеялась и потрясла рукой перед моим лицом, как делают, объясняя нечто очевидное.

– Не надо на свидании со мной перечислять мне причины, по которым ты не должен мне понравиться. Это идиотизм. Пополам с эгоизмом, кстати. Ну подумай сам – ты вытащил меня на свидание, а потом взял и загрузил всем этим дерьмом.

– То есть ты считаешь, что стоит скрывать свои недостатки от людей, чтобы понравиться им? – уточнил я. – Одурачивать их, обманывать? Но это же неправильно.

Конни скрестила руки на груди и выплюнула:

– Какой смысл поступать правильно, если все тебя за это ненавидят?

Вопрос показался мне очень хорошим.

Я сидел, положив локти на стол из швейной машинки, на котором все еще стояла купленная Евой ваза, из которой я несколько месяцев назад выкинул увядшие гортензии, и играл в «страхи». В одиночку играть оказалось значительно менее интересно. Без Евы, которая могла бы вовремя меня остановить, мой список страхов оказался очень, очень длинным. Самыми важными пунктами в нем оказались следующие:

✓ Побывав в отношениях, я больше не смогу быть так же счастлив в одиночестве, как прежде.

✓ Рано или поздно уроки игры на укулеле исчерпают себя, и мне окажется не на что жить.

✓ Ева – единственная девушка на свете, которой подходил по-настоящему честный парень.

✓ У меня не получится найти другое жилье, поскольку я не смогу сойтись с арендодателем.

✓ Я во всем неправ, я заблуждаюсь, меня жестоко обманули, и все, что кажется мне правильным, на самом деле ложно.

Ниже я перечислил причины поумерить свою искренность:

✓ Ева – самый мудрый человек из всех, кого я когда-либо знал – и все, кем я восхищаюсь, живут нечестно.

✓ Я не хочу быть похожим на отца.

✓ Я хочу делать других счастливыми.

✓ Если столько людей вокруг живут нечестно, значит, наверняка что-то в этом есть, просто я этого не вижу и не понимаю.

Была и еще одна причина, которую я не записал, но которая сидела где-то глубоко на подкорке моего мозга: если я не стану никому открываться и никто не станет открываться мне, то я никогда по-настоящему не полюблю и не буду любим, а значит, мне не придется вновь проходить через боль расставания. Так что, надо думать, основная, истинная причина, по которой я решил забыть о честности, была не такой уж странной и редкой среди людей.