Голос у нее был печальным.

— То письмо. В нем говорилось, что я люблю тебя. С тех пор… Господи, я не знаю, как давно. С тех пор как я впервые увидел тебя, наверное.

— Я не могу… Я не знаю, зачем ты все это сейчас говоришь.

— Ник, послушай…

— Боже, ты как ребенок. — Ник посмотрела на него в упор, глаза были холодные. — Ты думаешь, что можешь щелкнуть пальцами, сказать, что любишь меня, и наколдовать счастливую концовку для нас?

— Не знаю, — сказал Хьюз. — Я не знаю другого способа. А ты знаешь? Ты можешь мне объяснить, как же люди обретают счастливую концовку?

Она все смотрела на него.

— Все это время… — Она покачала головой и отвела взгляд.

— Говори.

Когда она снова повернулась к нему, глаза у нее были мокрыми.

— Все это время ты шел через нашу жизнь как во сне. Ты считаешь меня дурой? Ты говоришь о письмах. А как насчет «мир уже не охвачен огнем, Хьюз»; «вернись ко мне, Хьюз»? Как насчет «Клариджа», номера 201? — Ее трясло. — Я думала, что ты будешь любить меня. А вместо этого ты сделал все, я не знаю, пустым. Ты превратил мою жизнь в серость.

Почему-то он не удивился тому, что она знает. Может быть, это Эд, а может, она сама нашла письма. Хотя он не понимал, как она могла узнать о номере. Но это не имело значения.

— Да, — сказал он. — Это все правда. И у тебя есть все причины ненавидеть меня. И если ты меня ненавидишь, если ты в самом деле больше не можешь любить меня, я уйду. Или останусь. Как ты захочешь.

Она всматривалась в его лицо. Слезы лишили ее привычной суровой красоты, и теперь он увидел в ее лице нечто другое, смесь неуверенности и желания.

— Ник, не бросай меня.

Она помолчала, затем сказала:

— Черт бы тебя побрал, Хьюз, — но сказала это мягко.

Она провела рукой по его затылку и шее. Она была так близко. Он почувствовал запах вина в ее дыхании и ощутил жар, исходящий от ее обнаженных плеч. А после был лишь песок под ними, солнечный свет и сверкание их кожи.

— Скажи, что любишь меня, — проговорил он в нее. — И я все исправлю. Богом клянусь, я все исправлю.

— Я люблю тебя, — прошептала она. — Ты никогда не поймешь, как сильно. Но я не знаю, сможешь ли ты все исправить.

Потом она сказала что-то еще, но он ее не слышал. Он не слышал ничего, кроме гула крови в ушах. Он чувствовал пульс на ее шее, убыстрявшийся под его рукой, хриплый звук своего дыхания. Она двигалась под ним, отвернув лицо. А затем он уже ничего не видел. Он был слеп и лишь чувствовал, как это движется сквозь него, сквозь нее.

После Ник поднялась и нырнула в океан. Хьюз последовал за ней, пытаясь дотянуться до нее под водой, но она уплыла слишком далеко. Она вынырнула и оглянулась на берег, на набегавшие волны. Он подплыл к ней, неторопливо, и, когда он был рядом, она обвила его рукой за шею и поцеловала. У нее был вкус оливок.

— Мне нравится цвет обшивки, — сказала Ник, кивая в сторону лодки.

— Я выбрал такой цвет из-за этого, — ответил Хьюз, нежно проведя большим пальцем по ее веку. — Цвет садовой змеи.[47]

Ник рассмеялась и ушла под воду, вынырнула круглоголовая, со слипшимися волосами.

— Кажется, меня первый раз в жизни назвали садовой змеей. Отличное описание. — Она поплыла к берегу, крикнув через плечо: — Ну, теперь-то ты будешь эти чертовы яйца, Хьюз Дерринджер? Или мне придется съесть их все самой?

Это был один из тех дней, которые не приходится потом припоминать, чтобы понять, насколько он был хорош. Бухта была спокойной, и вокруг ничего, кроме дюн и чаек, время от времени взлетавших, чтобы предупредить, что следует держаться подальше от их птенцов.

Позже, после ланча и короткого сна, Ник достала книгу. Он увидел, как сверкнуло у нее на пальце обручальное кольцо с бриллиантом, когда она открыла ее.

— Что ты читаешь?

— Стихи. Уоллеса Стивенса.[48]

— Почитай мне что-нибудь.

— А ты не взял для себя книгу? — Она с гримаской неодобрения посмотрела на него.

— Я был слишком занят.

— Какая досада, дорогой.

— Будь хорошей девочкой.

Она полистала страницы.

— Помнишь вот это? Оно называется «Депрессия перед весной». Петух кукарекает, но королевы нет. Волосы мои белокурые сверкают, как коровья слюна, тянущаяся по ветру.

— Коровья слюна?

— Ты считаешь, что садовая змея лучше?

— Не знаю, но змея… более сексуальное создание, как мне кажется. Слюнявая корова…

— Ты не поэт, дорогой, верно? Подумай об этой сверкающей слюне, стекающей из ее розового рта. Как паутина или что-то вроде.

— Ладно, ладно. Пощади.

— Хо! Хо!

— Вот именно — хо-хо.

Ник рассмеялась.

— Ну ладно. Больше не буду тебе читать.

— Я уж как-нибудь переживу.

— Налей еще вина и заткнись.

Хьюз поднялся, вытащил бутылку и вылил остатки в стакан Ник. Он посмотрел на горизонт.

— Наверное, пора собираться.

— Да, дети скоро вернутся домой. И Хелена… — Она замолчала. — Хьюз, все забываю спросить, ты виделся с шерифом, насчет Эда, я имею в виду?

— Нет.

— А собираешься?

— Да.

— Сегодня? Когда мы вернемся?

— Хорошо, раз ты так хочешь.

Он смотрел, как Ник аккуратно укладывает вещи и свою книгу в корзину, и знал, что защитит ее от всего и ото всех. Он потянулся и стряхнул песок, налипший у нее под коленкой. Она улыбнулась ему.

— Идем, — сказала она, подавая руку.

Он взял ее ладонь, и вместе они спустились с пляжа.

Хьюз шел по Мэйн-стрит к конторе шерифа, пытаясь сообразить, что же сказать. Довольно глупо расспрашивать шерифа об Эде, к тому же он нервничал, хоть толком и не понимал почему.

Он толкнул тяжелую дверь и направился к захламленному деревянному столу, стоявшему в центре вестибюля. Полицейский, которому на вид было не больше восемнадцати, черкал что-то на лежавшей перед ним промокашке, всем своим видом являя отчаянную скуку.

— Привет, — сказал Хьюз.

— Здрасьте, сэр, — ответил юнец, не смущаясь, что его застали за рисованием ракушек. — Чем могу помочь?

— Я хотел бы видеть шерифа Мелло, если он на месте.