— Это я виновата, Джордж, простите меня. — Шелби похлопала его по руке, на которой трещали швы коричневого костюма десятилетней давности. — И собираюсь еще ухудшить ситуацию. Джордж, я не хочу об этом спрашивать, прошу вас, поверьте, я действительно не хочу спрашивать об этом, но… вы на самом деле убили бы мэра?

— Убили? Убили бы мэра? Старушку Бробст? — Лицо Джорджа побелело, потом побагровело. Он откинул назад голову и расхохотался, посмотрел на Шелби и снова зашелся от смеха. Вытащил из кармана большой сине-белый платок и вытер слезящиеся глаза. — Ну, я вам скажу. Это специально для головы, да? Вроде шоковой терапии, чтобы я отвлекся от речи? Спасибо, мэм. Я теперь чувствую себя гораздо лучше. Убить мэра, — повторил Джордж, уходя и пожимая плечами. — Это ж надо такое придумать.

Шелби улыбнулась ему вслед и на минутку забежала в дамскую комнату — поправить макияж и взять себя в руки. «Так, — думала она, глядя на свое отражение в зеркале. — Это не был Джордж с завсегдатаями. Если он так расхохотался в ответ на предположение, что замышлял убийство, нет нужды задавать ему второй вопрос — стоят ли завсегдатаи за письмом и попыткой похищения».

И это — сколько бы Шелби об этом ни размышляла, каким бы образом, говоря словами Тони, ни нарезала — неизменно приводило ее к Куинну Делейни, единственному человеку, который мог что-то выиграть, запугав ее, заставив покинуть Восточный Вапанекен и вернуться домой, а тем самым позволив ему заняться более интересными проектами.

Потому что это не Сомертон. Он слишком любит ее, чтобы так пугать, как бы сильно ни хотел вернуть сестру домой.

И не Паркер, которому явно все равно и незачем запугиванием возвращать Шелби домой.

«Почти вовремя».

О да, тем людям известен Куинн, они узнали его. Узнали, потому что это он их нанял, натравил на нее, чтобы разыграть из себя рыцаря без страха и упрека. Войти в ее жизнь. В ее постель. Выгнать из города.

— Нет, — тихо, и неуверенно сказала своему отражению Шелби. — Нет, — повторила она, расправляя плечи и стараясь говорить уверенно. — Нет, нет и нет. Я не верю этому. Я просто этому не верю.

Она оперлась о край раковины, приблизила лицо к зеркалу и сказала своему отражению:

— За всю жизнь, Шелби Тейт, тебе никогда не приходилось думать самой. Никогда не приходилось доверять своей интуиции, идти своим путем, спать на постели, которую ты сама постелила, — и фигурально, и буквально выражаясь, кстати.

Она расправила воротник, повернулась налево и направо, разглядывая себя.

— Выглядишь ты очень взрослой. Не пора ли тебе и действовать соответственно? Не пора ли перестать искать скрытые мотивы и просто принять тот факт, что ты совершила несколько ошибок и он совершил несколько ошибок, но при этом вы любите друг друга. По-настоящему любите друг друга! Или ты собираешься провести остаток жизни круглой дурой? Ты же знаешь, Бренда считает тебя дурой. Слишком глубоко копающей, слишком много думающей и не прислушивающейся к своему сердцу. Ты же знаешь свое сердце, Шелби… ту его часть, которая, возможно, и не существовала, пока ты не окунулась в реальность.

Пригладив волосы, она глубоко вздохнула и медленно выдохнула, изгоняя свои последние тревоги.

— И знаете что, леди? — закончила Шелби, улыбаясь себе. — Он не делал этого. Он… этого… не… делал. Никаких «если» и никаких «но». Отныне и навсегда. И мне все равно, даже если Куинн сделал это. Это не важно. Больше не важно. И так и будет!

Она отсалютовала своему отражению и снова улыбнулась, потому что ее сердце и разум наконец закончили свою борьбу — не каждый приходит к прозрению в дамской комнате в Восточном Вапанекене, — и вышла в коридор, впервые за столько времени уверенная в своих чувствах. Может быть, первый раз в жизни.

Беттиэнн Финк стояла в коридоре у двери, наблюдая, как Шелби выходит, но не входя в дамскую комнату.

— Там кто-то с вами был, дорогуша? — удивленно спросила она. — Я слышала голоса.

Шелби вспыхнула.

— Я разговаривала сама с собой, миссис Финк.

— Тогда все в порядке. — Беттиэнн Финк кивнула. — Я сама постоянно так делаю. Особенно когда разговариваю с Амелией, что почти то же самое. Чудесный вечер, дорогуша. Нам так нравится музыка.

— Я очень рада, миссис Финк, — сказала Шелби и быстро вернулась в зал. Она едва успела заткнуть уши, потому что Джордж постучал по микрофону и разрывающий барабанные перепонки грохот заполнил помещение.

Шелби осталась у входа, не желая идти по залу ресторана во время речи Джорджа. Она видела Куинна, стоявшего у кассы и смотревшего на нее встревоженными глазами.

Улыбнувшись, Шелби послана ему воздушный поцелуй и почувствовала, как вместе с этим поцелуем полетело через зал ее сердце.

«Я люблю тебя, — одними губами сказал ей Куинн, пока Фрэнсис закреплял микрофон. — Выходи за меня».

Она кивнула, сморгнув слезы, и Джордж начал свою речь.

Бедняга обливался потом, его руки дрожали так сильно, что карточки в них бились как живые. Срывающимся голосом он произнес: «Проверка, проверка», потом откашлялся и вытер покрытый испариной лоб.

Задвигались стулья, забормотали голоса, кто-то хихикнул, возможно, посмеиваясь над бедным Джорджем. А затем он овладел собой и начал снова, и в помещении воцарилась тишина, нарушаемая только голосом Джорджа, голосом поколения, говорившего то, что давно должно было быть сказано.

Джордж прочел имена тех, кто служил, тех, кто погиб. Куинн вставил в речь большую часть изначальных заметок завсегдатаев в том виде, как они их написали; простые, скупые, потрясающе эмоциональные в своей простоте.

Мужчины и женщины утирали слезы, ничуть не стыдясь этого. Да, это была своего рода вечеринка, но вместе с тем и праздник в честь героизма, обращение к памяти, обещание помнить всегда.

— Вот так, значит, — сказал Джордж, завершая свою речь. — Вот почему мы все собрались здесь сегодня вечером. Став старше, может быть, мудрее и все еще оставаясь в долгу перед теми, кто не получил возможности стать старше и мудрее. Вспомнить тех, кто не получил возможности жениться, обнять женщину, увидеть, как подрастают его дети, смотреть бейсбол, выпить пару бутылочек холодного пива в парке во время городского праздника… попрощаться с теми, кого любил, когда настанет пора прощаться.

Они принесли себя в жертву, принесли последнюю жертву, которой мы, те, кому повезло больше, возможно, до сих пор и не понимаем. Они заслуживают нашего уважения и почестей. Они заслуживают того, чтобы их имена были увековечены здесь, в их родном городе, для последующих поколений, поколений, которые, и да поможет им Бог, пусть никогда не узнают такой страшной войны. Поэтому спасибо вам, ребята, всем, кто пришел сегодня сюда. И спасибо вам, Билли… Чэд… Томми… Джонни… Дуг… Мы не забыли. И никогда не забудем.

На несколько секунд наступила мертвая тишина. Затем Куинн шагнул вперед и захлопал. И постепенно все присутствующие встали и присоединились к нему, пока не поднялись, аплодируя, все до единого.