Она укоризненно потянула его за волосы.

— Думаешь, мне нужны способы кого-то подцепить?

— Ну, вот посмотрите на меня. Я же попался на способ «мне нужен слуга-человек».

Джейкобу нравилось то, как она почти улыбалась его шуткам. Но при том, что он радовался ее прикосновению, был увлечен игрой света лампы на ее щеке, чувство обиды, которое он сегодня весь день хоронил под лихорадочной деятельностью, снова усилилось.

И что, вот это и означает — быть ее слугой? Самые невероятные мощные ощущения в его жизни, смешанные с безразличием или открытым пренебрежением? И он должен просто принимать все это? То «сегодня ты мне не понадобишься», то «иди сюда, я тебе вынесу мозг»? Возможно, слуга — это просто другой вариант ее отношений с Браном. Класть ей голову на колени, чтобы погладили, составлять ей компанию, когда ей это подходит? Питомец, который заодно может выполнять поручения, которые требуют противопоставленного большого пальца?

Ее ресницы медленно поднялись, сверкающие зеленые глаза вперились в его, и он молча выругался при виде ее выражения лица.

— Знаете, я все забываю, что вы это можете.

— А если бы я не могла, была бы разница? — сказала она ледяным тоном. — Чтобы блокировать свои мысли, нужен самоконтроль, Джейкоб. А у тебя с ним не очень-то.

Она стала подниматься, отпихивая его, он повернулся, кладя руку ей на колени.

— Не уходите, пожалуйста, миледи. Я не хотел вас оскорбить. Если уж вы можете читать мысли, то вы это знаете.

Расстроенно вздохнув, он вскочил с кушетки, прошел к телевизору и выключил его. Проведя рукой по волосам, он повернулся лицом к Лиссе:

— Черт возьми, я не знаю, как обращаться с этим, как обращаться с вами. Томас учил меня, как утеплять на зиму ваши дома и как работать со счетами, но вот это как-то… в один момент вы — все во мне. А в следующий вы это отбираете. Я не знаю, то ли вас это возбуждает, то ли вы так же разрываетесь от этого, как я, или я уже теряю свой долбаный рассудок.

Она смотрела вниз. Она заметила, что сжала кулаки, что выдавало ее напряжение, но она не знала, как их расслабить.

— Я знаю, что прошлая ночь была ошибкой. Я должна извиниться перед тобой, Джейкоб.

— Нет. Не делайте этого. — Вернувшись на пару шагов к ней, он встал на колени и прикрыл ее руки своими, сжав сильнее, когда она попыталась отстраниться. Он был таким высоким, что их глаза оказались на одном уровне, и Лисса нашла, что ей трудно встречаться с ним взглядом. Она встречала взгляды вампиров, которые хотели порвать ее на части, но не могла вынести этих голубых глаз, и того, что они заставляют ее чувствовать.

— Моя леди, — его пальцы тронули ее подбородок, потом провели по щеке, по пряди волос. Когда она наконец смогла посмотреть ему в глаза, комок застрял у нее в горле.

— Я собираюсь сказать, что я думаю, это смущает вас так же, как меня. Вам не надо подтверждать или отрицать это, но я не стану думать о вас хуже, если это правда. Я просто… — Он снова выдохнул, слегка улыбнулся. — Я по правде, глубоко польщен, что вы захотели сегодня провести со мной время. Простите ли вы мои мысли и решите ли еще побыть здесь?

Она довольно долго изучала его, зная, что ее выражение лица в лучшем случае отстраненное, все еще маскирующее боль, которой она не заслуживала. Он посмотрел на нее.

— Я ведь всего лишь человек, знаете ли. И самец к тому же.

Она позволила себе слабую натянутую улыбку.

— Покажи мне что-нибудь, ради чего стоило бы остаться. Что-нибудь, чего не смог бы сделать для меня Бран.

На его лице появилось выражение облегчения, и это успокоило ее раненые чувства; у нее не было оснований чувствовать себя уязвленной. Он не думал ни о чем таком, что она могла бы оспорить. Это раздражало ее в той же мере, что и его.

— Иди сюда, — она позвала его, чтобы он снова положил голову ей на колени. Он подчинился, но лицо его было мрачным — он обдумывал ее требование.

— Не подслушивать, — предупредил он. — Я хочу удивить вас.

Он думал, закинув руки за голову, ухватившись за край кушетки по другую сторону от коленей Лиссы. Это спровоцировало ее провести ладонью по его груди вниз к плоскому животу. И еще ниже, к джинсам. Джейкоб был самым чувственным мужчиной, какого она встречала, а его несколько вольные ухватки и одежда делали его еще более привлекательным. Она поддалась побуждению, гладя его ладонью, чувствуя, как напрягаются и расслабляются мышцы в ответ на ее касания, когда она прижалась грудью к его плечу, перегнувшись через него. Она провела по его животу согнутыми пальцами, игриво засунув один из них под серебристую застежку штанов, и он поднял глаза.

— Я просто занимаю себя, пока жду, — сообщила она. — И могу обещать, что с Браном я ничего такого никогда не стану делать.

— Мое облегчение по этому поводу безгранично, миледи. Но кстати, вот что Бран для вас не сделает…

— Ой нет, — она покачала головой, продолжая дразнить его одним пальцем, наслаждаясь ощущением его твердого пресса, тем, как сидят на нем джинсы, начинающие ему жать. — Слишком просто.

— Ну тогда ладно. Я придумал, — с сожалением, отчасти вежливым и в целом неподдельным, оставив ее собственное возбуждение закипать, он поднялся с кушетки. Взяв ее руку, он прикоснулся к ней губами, прежде чем пойти к музыкальному центру. Выбрав диск из обширной коллекции, он вставил его в проигрыватель.

Повернувшись и ожидая начала музыки, он принялся щелкать пальцами, как будто задумавшись.

— Вы знаете, что такое мягкая чечетка, миледи?

Это был неожиданный вопрос.

— Нет вроде бы.

— Мягкая чечетка — это такая разновидность степа, — сказал он. — Только его танцуют в туфлях с мягкими подошвами, откуда и название. Или босиком.

Он поглядел на свои ноги с улыбкой. Лисса с интересом смотрела, как он с хрустом размял суставы на руках, как с наслаждением потянулся.

— Впервые этот танец был показан Джорджем Примроузом в шоу менестрелей в самом начале двенадцатого века. Ключевой момент — легкость дроби, исполняемой в ровном и свободном ритме. Его также называли песочным танцем. Я не помню, почему, хотя иногда думаю, что это оттого, что в нем есть что-то успокаивающее.

Он переставил торшер, повернув его так, чтобы он светил ему в спину. Взяв бейсболку, которую явно надевал раньше и потом небрежно бросил на кофейный столик, он повертел ее на двух пальцах правой руки.

— Без больших пальцев, — указал он.

— Точно подмечено, — кивнула она.

Фортепьянная мелодия была грустной пьесой из 1920-х годов и напоминала затухающие звуки карнавала. Он начал свободные плавные движения, с наклонами и поворотами из представлений той эпохи. Лампа отбрасывала его тень на стену. Лисса смотрела на этот образ, он мог быть любым из тех давних людей, которые очаровывали детей и заставляли мужчин и женщин тосковать по пережитому, которое вовсе не было так хорошо, как им казалось в воспоминаниях. Настоящее определение ностальгии.