всего через несколько секунд.

Раздраженно качая головой, я делаю ещё один большой глоток кофе и изо всех сил стараюсь забыть всё, что только что сказала Крисси. Потому что, какой бы возмутительной и неуместной она ни была, я не могу не задаться вопросом, не является ли она также своего рода…

Правдивой.

* * *

Пять часов спустя я начинаю понимать, почему Крисси в наши дни такая чокнутая. Полдня домашнего ареста, и я схожу с ума от скуки.

Повесив трубку, я перезвонила своему домовладельцу, который не поднял трубку, а затем Шелби, которая тут же ответила и, после небольшого выкручивания рук, согласилась выполнить для меня столь необходимое поручение: купить сменную одежду и как можно скорее доставить её сюда. Что по времени Шелби означает от десяти до двенадцати часов с этого момента.

За свой короткий день заключения я приняла душ, надела боксеры Чейза и одну из слишком больших, ультра-белых рубашек на пуговицах, которые я нашла висящими в его массивной гардеробной, выпила три чашки кофе, посмотрела четыре повтора "Друзей" по телевизору и проклинала всех, начиная от Эстель за то, что она дала мне выходной, до Ральфа за то, что он разрушил мою квартиру, и Чейза за то, что он посадил меня под домашний арест. Я пыталась рисовать, но мой ум слишком переполнен заботами о слишком многих разных вещах, чтобы создать что-то стоящее.

В конце концов, я устраиваюсь на диване и начинаю читать "Искусство войны", сначала ради шутки, но через несколько страниц я должна была признать, что Чейз оказался прав — чтиво довольно увлекательное.

Не то чтобы я когда-нибудь признаюсь ему в этом.

Когда лифт открывается около двух часов дня, я вскакиваю на ноги так быстро, что книга, лежащая у меня на коленях, падает на пол. Я несусь в сторону Чейза ещё до того, как он делает два шага в квартиру.

— Ты вернулся! — кричу я за секунду до столкновения.

Я не замедляюсь, достигая его. На полной скорости я прижимаюсь к нему всем телом, руками обнимаю его за плечи, ногами обхватываю талию, и крепко обнимаю. Он кряхтит, когда мой удар выбивает дыхание из его лёгких, но руками скользит вокруг моего тела, принимает мой вес и притягивает меня ещё ближе. Уткнувшись лицом в изгиб его шеи, я вдыхаю его и чувствую, как низкий смешок вибрирует по его телу.

— Скучала по мне, да, солнышко?

Я стискиваю его ещё сильнее в подтверждение, затем отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

— Нет, я делаю так со всеми, — я дразняще улыбаюсь. — Я точно так же поздоровалась с Эваном, когда он пришёл проведать меня в обеденное время. Видел бы ты его лицо.

Он прищуривает глаза, глядя на меня.

— Очень смешно.

Я прижимаюсь лбом к его лбу и позволяю своим глазам полузакрыться, мой взгляд прикован к его губам. Они так близко от меня, что если я чуть-чуть подвинусь вперёд, наши губы соприкоснутся.

— Спасибо за мольберт, — шепчу я.

— Всегда пожалуйста, солн…

Я даже не даю ему выговориться, потому что больше не могу ждать. Внезапно мой рот прижимается к его губам. Я запускаю руки в его волосы и прижимаюсь теснее, так близко, как только могу, пока наши тела не оказываются на одном уровне. Он отвечает мгновенно, низко рыча, и его хватка сжимается, а рот захватывает мой в страстном поцелуе.

Обхватив руками мои бёдра, а губами, слившись с моими, Чейз пересекает квартиру быстрыми, решительными шагами, неся меня в спальню и сажая на свою кровать раньше, чем я даже осознаю, что мы двигаемся. Его руки голодны, его поцелуи медленны, когда он растягивается на мне.

— Моя одежда хорошо смотрится на тебе, — бормочет он в точку пульса на моём горле, где моё сердце бьётся слишком быстро.

Я вытягиваю шею, давая ему лучший доступ, ногтями впиваясь в хрустящую ткань его рубашки.

— В самом деле?

Я дышу, изо всех сил пытаясь сформировать связные слова, покой которым не дают его руки на моём теле.

— Я думаю, она будет лучше смотреться на полу твоей спальни.

Он не смеётся, как я ожидала. Вместо этого он опускает руки, находит край моей рубашки и рывком расстёгивает. Жёстко. Пуговицы разлетаются во все стороны, ткань разрывается, и я задыхаюсь как от звука, так и от внезапного ощущения его грубых ладоней на чувствительной коже моего живота.

— Ты такая чертовски красивая, — шепчет он, жадно глядя на меня, упиваясь видом своих рук на мне.

Я выгибаюсь под ним, возвращая свой рот к его губам, руками нахожу его талию и крепко прижимаюсь к нему.

— Ты испортил свою рубашку, — шепчу я ему в губы.

— У меня есть ещё рубашки, — его глаза горят чистой, неподдельной страстью. — Но у меня только что кончилось терпение.

У меня перехватывает дыхание, и я выдерживаю его взгляд, чувствуя себя немного безрассудно.

— Хорошо.

Он двигается так быстро, что я едва успеваю это осознать, сокращая расстояние между нами и снова накрывая своим ртом мой. Его губы собственнические, требующие всего, что я думала, что могу дать, а потом и больше. Он не позволяет мне отвести взгляд, когда целует меня. Наши взгляды встречаются, а наши руки исследуют незнакомую территорию, момент наполнен такой интенсивностью, что я не могу сказать, колотится ли моё сердце так быстро от страха или желания. Я хочу отвести от него взгляд, разорвать зрительный контакт, но не могу — я обязана Чейзу, самой себе, увидеть, что происходит между нами, даже если это чертовски пугает меня.

Глядя на меня с огнём в глазах, он хватает меня за руку и направляет туда, где я никогда раньше не была, где прикосновения кончика пальца к хрупкой коже, горячего выдоха к мочке уха достаточно, чтобы воспламенить мою душу.

И когда Чейз прикасается ко мне, я, наконец, понимаю. Наконец-то я понимаю, почему маленькие девочки надеются на своего Прекрасного принца и всё ещё верят в сказки, даже когда им семьдесят лет, а он ещё не появился. Наконец-то я понимаю, почему авторы песен и поэты тратят всю свою жизнь, пытаясь выразить это чувство прямо здесь — это обнаженное, не-могу-отдышаться-чувство, ощущение-будто-весь-мир-перестал-вращаться — в слова.

Он стягивает с меня одежду, слой за слоем, его губы оставляют следы поцелуев на кончиках пальцев, и с каждым осязаемым барьером, который он снимает, я чувствую, как рушится ещё одна эмоциональная стена. Чистая близость в его прикосновениях, благоговение в том, как он смотрит на меня —