Вы встречали человека, который бросил бы пить из одних нравственных побуждений и во всеуслышание заявил бы об этом? Несколько лет назад я сделал так – и что тут началось! Почти каждый из друзей и знакомых счёл себя лично оскорблённым и не преминул громко выразить своё неудовольствие и неодобрение. Чего только не довелось услышать – от традиционных упрёков в неуважении до ядовитых вопросов: “Уж не записался ли ты в сектанты?” И я смалодушничал. Срочно “заболел”. Несколько раз хватался за бок, стонал. А потом сказал: “Что вы, товарищи, напали на меня? Я же совсем больной человек, и врачи давно запретили мне пить”. Эта причина была “уважительной”. В отличие от той, первой, настоящей, которая считалась зряшной, пустяковой, вздорной.

А почему, собственно говоря, нравственная причина считается вздорной? Почему пьяница у нас имеет право на сносное легальное существование, а непьющий должен лгать, изворачиваться, хитрить?»

Мы не указываем фамилию приславшего это письмо учителя, так как могли бы повредить ему в глазах его приятелей, перед которыми он разыгрывает роль безнадёжно больного. Письмо это не единично, а даже, я бы сказал, типично для тех корреспондентов, которым и приобщаться к водке не хочется, и в то же время от выпивающей компании неохота отстать и у которых в результате соединения этих двух неудобосоединимых вещей получается вредная иллюзия, будто пьяницы плотной стеной обступили нас, будто от них никуда не денешься, будто уж и на самом деле все кругом пьют до потери сознания, и тут уж как ни крутись, хоть сдохни, а не пить нельзя.

О том, что это всего лишь иллюзия, хорошо видно из письма тов. Жернового И. В., работающего начальником отдела кадров одного из заводов. «У нас, – пишет он, – бытует глубоко укоренившаяся вредная мещанская теория: “КТО ИЗ НАС НЕ ПЬЁТ?” И что обидно, говорят так часто те, кто трижды в год, в большие праздники, пригубит стограммовую рюмку (то есть фактически не пьёт. – Н. Н.). Приведу примеры по своему заводу. Директор завода, секретарь партбюро и председатель завкома, то есть те, кто призван прививать людям высокие моральные устои, часто говорят на собрании или с группой пропойц: “Товарищи, кто из нас не пьёт? Но надо уметь пить!” За семь лет, сколько я на заводе и сколько за это время сменилось руководителей, я ни разу не слышал слов: “Товарищи! Ведь пить вредно и для организма и для производства!” Обидно за то, что ведь и действительно не все пьют! Даже у нас на заводе много таких, кто питает отвращение к спиртному».

Как-то у нас повелось, что в некоторых кругах возобладало мнение, будто умение выпить не сморгнув глазом добрую чару зелена-вина – это доблесть, чуть ли не геройство. И много находится охотников прослыть героями, так сказать «за дёшево», то есть таким, доступным каждому способом. Дошло до того, что человек, даже не пьющий, и тот норовит выдать себя за лихого рубаку, и твердит то и дело: «Кто из нас не пьёт?» (и я, дескать, пью). (Это он-то пьёт: три раза в году стограммовую рюмку пригубит, а тоже туда же!) Иной недопёха в простоте душевной послушает такого лихого директора и надерётся так, что не расхлебает в три года. Потом думает: «Что за оказия! Директор-то наш пьёт как губка (сам говорил) – и как стёклышко, ни в одном глазу, всё ему сходит! А тут выдудлил в кои веки разок поллитру, а уж делов натворил таких, что из города подаваться приходится». И невдомёк этому бедняге, что директор его – человек безобидный и трезвый, и даже трусливый, что боится он показать себя слабаком перед выпивохами, вот и наговаривает на себя (и я, дескать, пью). Ведь если умение дёрнуть, не поморщившись, стакан водки считается признаком силы, то нежелание выпить хотя бы рюмку вина воспринимается как доказательство слабости или трусости. А мы зачастую устроены так, что боимся показаться физически слабыми (хотя отдаём себе отчёт, что далеко не геркулесовского телосложения) и опасаемся показать себя слишком уж пекущимися о своём здоровье и даже нравственности. Вот и пьём в результате, когда вовсе и не хочется (пока не втянемся, разумеется), либо хитрим, изворачиваемся, хватаясь за бок и уверяя, что врач запретил пить. Не признаваясь самим себе, что хитрим-то мы, по сути дела, из трусости, от недостатка гражданского мужества, от нежелания сказать правду в глаза, мы ещё возмущаемся тем, что приходится, вишь, хитрить да за бок хвататься, как тому учителю, письмо которого мы цитировали.

А почему бы учителю и не сказать прямо: «Я учитель, воспитатель юношества. Какой пример я подам своим ученикам, если буду говорить им, что пить нехорошо, а сам буду бражничать с вами? Грош цена мне будет как воспитателю, если я буду говорить одно, а делать другое. Даже если я прикинусь больным, ребята в конце концов дознаются, что я пустился на хитрость, и будут презирать во мне недостаток мужества. Если же они поверят, что я болен на самом деле, – опять же выйдет нехорошо. «Ну он, – скажут, – болен, потому и не пьёт. Ему это вредно. А мы здоровы. Нам можно пить».

Уверен, что если бы учитель имел смелость выступить с таким заявлением, то заслужил бы не презрение окружающих, а, наоборот, уважение. Какой-нибудь выпивоха мог бы сказать: «Ну, он, известное дело, слабак по части выпивки, или он что-нибудь там вроде сектанта, или в голове у него что-нибудь не совсем так, как надо, срабатывает, но зато как воспитатель он человек верный, и я не побоюсь доверить ему воспитание своего сына».

Интересно, что, переходя к опросу о мероприятиях по борьбе с пьянством, вышецитированный учитель так заканчивает своё письмо: «Почему бы нам не создать самодеятельные мужские общества непьющих? Я уверен, что среди членов таких обществ найдутся энтузиасты, которые не по казённой должности, а от души возьмутся за пропаганду трезвого, здорового быта. Самое же главное – перед людьми (и в первую очередь, разумеется, перед молодыми людьми) будет пример того, что можно не пить и из этических побуждений. Костяк таких обществ составят, конечно, учителя».

И говорить нечего, что наличие таких обществ могло бы принести пользу. Только как их организуешь? Из кого? Ведь для этого надо иметь мужество открыто признаться, что ты не любитель выпить, что ты принципиально считаешь, что пить пагубно, как для самого себя, так и для семьи и для общества в целом. И будет негоже, если ты придёшь, схватившись за бок, и скажешь дрожащим голосом: «Я