— Ой, боров, да куда же ты на голову… чтоб тебе лихо было, — заохала пассажирка, отпрянув к стене.

Ожидая ответного взрыва, Чурин готов был сдержать Луку, решив выйти с ним в тамбур. Но Угар поразил его неожиданной нежностью.

— Ой, голуба милая, не сердись, будь ласка, сорвался, шею чуть не свернул, — дозволенно гладил женщину по плечу Лука, успев подмигнуть Чурину: дескать, не волнуйся, скандала не будет.

«Артист!» — подумал Чурин и понимающе улыбнулся Угару.

Киричук никак не ожидал к исходу суток телефонного звонка от Чурина, да еще из Луцка. Но тревога его тут же исчезла, когда он узнал, что съездил Анатолий Яковлевич нормально, задерживаться необходимости не возникло, потому и вернулись, а теперь появилась нужда срочно повидаться с Василием Васильевичем. Угар просит отвезти его на хутор к сестре за важным документом для чекистов.

Киричук ответил:

— Ждите при въезде на вокзальную площадь, рядом с газетным киоском, сейчас буду.

Он приехал через несколько минут — до вокзала от управления рукой подать. Шофер живо развернулся и погнал машину по свободной дороге в сторону Торчина. Неподалеку там и хутор Пеньки. Ночь стояла темная, ветреная, пахло грозой.

— Что-то Лука Матвеевич с постным видом воротился, постарел с усами, — вызвал на разговор Киричук, обернувшись с переднего сиденья.

— Еще бы немного, одни усы от меня там и остались, — отшутился Угар и все же ответил по делу: — Нормально съездили. Приговор трибунала и его исполнение крепко сообразиловку заострили.

— Какой трибунал? — живо спросил Чурина Киричук.

Анатолий Яковлевич сказал о кинофильме, на котором они были в Городке, и почему Угар захотел вернуться в Луцк, отказавшись даже от ресторана. Киричук изумился:

— Так вы голодные приехали? А я, признаться, ожидал вас навеселе.

— Повеселились, Лука Матвеевич с хором спел и был приглашен в самодеятельность. На малости не сошлись.

— Какой же?

— Наш солист даром петь не захотел. — Чурин прикрыл ладонью рот Угара, пытавшегося что-то сказать, и от души добавил: — Отличный у него голос.

— Приятно слышать, — понравилась новость Киричуку. — Хорошее настроение — надежное подтверждение уверенности. Но ответьте, Лука Матвеевич…

— Спрашивайте.

— Анатолий Яковлевич доложил мне, что вы приготовили и хотите передать нам схему ваших схронов.

— Точно так, — подтвердил Угар.

— Но мы же с вас ничего не требовали.

— Вы требовать не могли и еще, наверное, не можете… Но зачем тянуть резину, сегодня предложили бы. А у меня, может, время не терпит. Завтра крайний срок возможной встречи с Зубром, иначе они могут повязать меня. Вы еще не верите мне, а тот, может, уже совсем без доверия относится.

— Мы думали о вашей встрече с Зубром. Желательно, чтобы она состоялась.

— Пытать вдруг начнет, прирежет, как своего эсбиста Сову?

— Исключим такую возможность, дадим вам под видом охраны чекиста с надежными людьми…

Угар с отчаянием перебил:

— Так сколько ни давайте, говорить-то мы будем один на один! И не там, где явка обозначена, а куда отведут. Пикнуть не успеешь.

— Что предлагаете?

— Советуюсь вот… Арестовать хотите Зубра сразу?

— Тут ваше мнение нужно знать, — не стал раскрывать Киричук чекистского решения о том, чтобы пока не трогать надрайонного главаря. — Беседа с вами для Зубра может быть вполне удовлетворяющей. Нам известно, у него недавно состоялась встреча с Хмурым, надо думать, появились новые установки. Для нас они представляют интерес.

— Тогда, выходит, необходимо топать на встречу. Так я понимаю, — задумчиво сказал Лука Матвеевич. — Брать Зубра вам нельзя, поставите под удар меня. Или, может, на пару нас в собачник?

— В какой еще собачник? — нахмурился Киричук.

— В ящик с решеткой.

Подполковник недовольно покачал головой:

— Вы ведь и сами сомневаетесь в том, что говорите. Так доверьтесь мне как человеку. Мы, чекисты, очень обязательные люди, слово и дело у нас не расходятся.

— Говорю с вами — верю, а потом башка додумывает, — повертел пятерней возле головы Угар.

— Правильно делаете, что размышляете. Только не подпускайте плохих мыслей в наш адрес, их быть не должно.

— Постараюсь, — спокойно заверил Угар и вторично спросил: — Что будет с Зубром?

— Вы же сами сказали, что трогать не надо. Значит, мы его не видели, он нас — тоже. Ограничимся пока информацией, которую получите у него.

— Так вернее, — удовлетворился Угар и добавил: — С новыми связными мне идти можно по двум соображениям: моя охрана чекистами перебита — факт доподлинно известный, к тому же нет прилипалы эсбиста Совы — этот мог раскусить подставку.

— Верно судите, Лука Матвеевич, — поддержал Киричук и ошарашил Угара неожиданным: — Но вы уж при нас-то не сваливайте на чекистов того, к чему они не имеют отношения.

— Как не имеют? — подался всей грудью вперед Угар.

— Это вам лучше знать, лукавый Лука Матвеевич, — упрекающим тоном произнес Киричук, очень желая открыть бандеровцу секрет того, почему он тот раз на колокольне не убил до смерти своего верного связного Скворца, имя которого — Степан Панок. Но говорить не стал, опасаясь как бы Угар не поддался боязни случайной встречи с пострадавшим и его ответной мести. Но и не сказать ничего тоже не мог. Оуновец должен был чувствовать, что чекистам известно побольше того, что доступно знать ему.

— Так стреляли же по нас вовсю… — неуверенно откликнулся Угар, выдав взволнованность поразившей его догадкой.

Василий Васильевич помолчал, интригующе улыбаясь.

— Да, Лука Матвеевич, мы оба знаем, что произошло на колокольне, и давайте, как говорится, замнем для ясности.

— Нет, Василий Васильевич, вы знаете что-то больше, — все понял и признал Угар.

— Мы и обязаны знать больше, иначе какие же мы чекисты.

— Это само собой… — пробормотал Лука, притихнув.

Киричук дал ему подумать, сказав Чурину:

— Интереснейшую литературу вы мне дали, Анатолий Яковлевич. Ведь вот не признаем мы бога, а приверженность к определенной вере в нас есть. Сегодня мне было приятно обнаружить, что Волынь всегда оставалась оплотом православия.

— Да, тут известны любопытные факты безуспешной борьбы униатской церкви с православной.

— Через церковь влиять на умы людей, ориентируя паству на Запад, — подметил Киричук, не без умысла заведя этот разговор при Угаре.

Чурин понял и подхватил:

— Доходило до физического воздействия за православную веру и службу. С жандармами пороли на церковном погосте. Чего далеко ходить, в селе Жатка Гороховского района зимой больше недели шла бесконечная служба — прервать ее насильно не посмели, но потом произошло неслыханное надругательство в крещенский мороз над раздетыми верующими.