Следователь горотдела милиции доложила ему по телефону:

— Подозреваемый в убийстве Александр Кухча дал показание, что акцию совершил не он, а Петр Сорочинский, который сбежал при появлении мужа убитой Грач. Но не это главное, что мне хотелось сообщить. Я нашла молочницу Марию. Фамилия ее Сорочинская. Она жена Миколы — брата Петра Сорочинского. Так что вы, товарищ подполковник, верно нацелили меня на эту женщину. Здесь какой-то клубок.

— Боюсь, что распутывать его будем вместе, по виду о контакте с нами не подавайте. Когда Сорочинскую пригласите к себе?

— Послала ей повестку на завтра, к десяти утра.

— О чем будете вести разговор?

— О Петре Сорочинском, о его розыске.

— Да, пусть она не знает, что ее подозревают. К десяти утра я подойду к вам.

Положив телефонную трубку, Василий Васильевич задумался: зачем Сорочинская подсылала к нему Варю и что за интерес появился у молочницы к руководителю управления госбезопасности на Волыни?

Телефонный звонок прервал его размышления. Майор Тарасов, с которым он сегодня виделся, возвращаясь из Рушниковки в Луцк, доложил удивительную новость:

— Арестовал бандита Хрисанфа.

— Молодец, майор! Обнять тебя хочу…

— Не я, к сожалению, молодец, а отец Василий из Рушниковки. Это он выдал преступного дьяка.

— Неужели? Вот те на! Давай, вези «крестоносца» в управление, а то Шуляк заждался своего наставника, — распорядился Киричук и добавил: — К ним бы еще Кушака, и ох какое бы трио мы собрали! Я бы тогда предложил открытое судебное заседание где-нибудь на площади, скажем, в Бабаеве, с широкой оглаской. Вот было бы дело!

Приближалось время второго допроса Шмеля, и Василий Васильевич отправился к следователю Баринову. Александр Федорович доложил подполковнику, что Помирчий отвечать на вопросы отказался.

Шмеля привели побритым, в чистой рубахе — приодели.

— Гонялись за мной, побриться было некогда, подполковник Стройный! — все еще щурясь, будто от дыма, заметил арестованный.

— С чего вы решили, что мы гонялись за вами? — ответил Киричук. — Я же сказал, что оставлять вас дольше на свободе нельзя было. По той же причине Отца Хрисанфа вам за компанию подсадим. У нас вы по графику расписаны.

— Будет свистеть-то, — не сразу понял иронию Шмель. — Не разоспись я в схроне и уйди ночью скрытым лазом, сами бы дым глотали, ищи-свищи меня.

— Не-ет, не успели бы. Я даже знаю, как вы представились Помирчему.

— Как? Скажи пароль!

— Не было никакого пароля. Постучали в дверь Помирчему и сказали: «Эсбист Шмель! Открой».

— Я всегда так говорю, это действует.

— С какой целью вы пришли к Помирчему? — с нажимом спросил подполковник.

— К Помирчему у меня никогда не имелось дела. Я шел к Остапу Жоге. Мне нужен был его совет, мы старые друзья.

— Какая же вы служба безопасности без необходимой информации? Жогу-то мы уже похоронили.

— Врешь! — дернулся Шмель.

Киричук раскрыл специально взятую папочку, вынул из конверта фотографии, протянул арестованному.

— Опознайте, кстати, третьим. Товарищ Баринов! Оформите протоколом, — предложил он.

Шмель живо перебрал фотографии, ответил коротко:

— Он!

— Кто — он? — захотел уточнения следователь.

— Остап Жога! Главный у нас по пропаганде.

Киричук любил и умел задать вовремя нужный вопрос, а тут ему наудачу вспомнилась оброненная арестованным Ложкой коротенькая фраза: «Лихо работает», и он без особой надежды спросил:

— А что знает эсбист Шмель о женщине, которая в Луцке «лихо работает»?

— Артистка, что ли? Мне сообщили, что вы ее засекли на рынке… Она тут, что ли, сидит?

— Да нет, карасей ловит, — сам не зная почему, не подтвердил Киричук.

— Знаем мы, как ловите, мои люди получше видят.

— Болтаете больше. Врут вам «лихо работающие», — сердито бросил Киричук, решительно поднявшись и предложив следователю: — Продолжайте, Александр Федорович, допрос.

Не заходя к себе, Киричук направился в кабинет к Веснику.

— Иван Николаевич! — Киричук взял чистый листок бумаги, написал на нем адрес Марии Сорочинской и придвинул его майору. — Срочно поинтересуйтесь этой особой, завтра она вызвана к десяти утра к следователю в горотдел милиции.

…В эту самую минуту Мария с мужем вышли из дома, направились по плохо освещенным улицам к хате Сморчка — Яшки Бибы, где должен был на время укрыться Микола Сорочинский. Он не хотел скрываться. Настояла жена. Тот звал уйти вместе, она возразила:

— Если Шурка возьмется продавать нас, то начнет с тебя… после Сороки. А Петра он, видать, заложил в протокол. Почему вызывают повесткой меня, а не тебя? Ты же с сапожником дело имел. Как думаешь?

— Продал он Петра, а за ним — тебя, помнишь, что брательник напоследок ляпнул: постращал Шурку тобой. Вот он и выложил следователю… Боязно мне за тебя, Маша. Давай вместе уйдем.

— Я выкручусь, а ты ступай, — обняла она мужа и поцеловала. — Яшка укроет тебя, надежно спровадит неподалеку, чтобы связь могла держать с тобой. Есть у меня больно секретная точка для этого, она для важной или крайней связи с Хмурым. Да ведь ты не чужой. Ни единой душе, смотри, об этом. Придешь в Порфирьевку к бабе Ваське, ну Василисе. Она знает о тебе. Скажешь: «Я от племянницы, нет ли чего мужу от племянницы?» Дважды ты должен повторить слово «племянница». Утихнет, вернешься домой. Нет, сообщу.

— Как сообщишь? Посадят если…

— Костя отнесет мои вести к бабе Ваське. И с Хиврей передам. Тут не твоя забота. Скажи Сморчку, пусть не забывает вечером брать в ошейнике у Хиври мои записки. Если сам уйдешь от Яшки, скажи ему куда. Мало ли что… Ну, ступай. С богом!

Под стук колес Угара скоро в вагоне начало клонить ко сну. Не говоря ни слова, он залез на третью полку, и вскоре весь вагон огласился его рычащим храпом.

«Вконец уморился мужичок», — подумал Чурин, удовлетворяясь тем, что с выспавшимся человеком будет приятнее и полезнее иметь дело. Ехать было недалеко, до полуночи поезд приходил в Луцк, откуда Угар просил отправить его на хутор к сестре, где у него скрыт подготовленный план схронов Торчинского района. Одно это торопило Чурина в Луцк. И еще порадовали слова, высказанные Лукой: «Ездили мы с тобой вместе, а в другом мире побывал я один, с меня и этого вот так хватит. — И он провел пальцем по верхней губе. — И ты молодец, Анатолий Яковлевич, без оглядки говорил, понятно. Надежные вы мужики, расположение мое к вам стало больше».

Чурину не спалось. Он вспоминал все перипетии минувшего дня, размышлял о поковерканной судьбе Угара.

Пробудился Лука возле самого Луцка. Пощупав усы и удовлетворясь, что «сидят» они нормально, он тяжело спрыгнул вниз, нечаянно задев дремавшую женщину.