— Джеймс Гордон? — очень тихо спросила она.

— Я не знал, как ты воспримешь это, Элли, иначе рассказал бы тебе все еще тогда, когда понял, у Роузмэри. И в это вовлечены другие люди.

Его слова лишили возможности дышать, и у нее сжались легкие. Элли смотрела на милое, смеющееся лицо и ощущала невыносимую печаль, от которой перехватывало горло.

— Не могу поверить, — тихо проговорила она, глядя на вздернутые уголки глаз и прикасаясь к своим таким же. Фото дрожало в ее руке. — Я действительно на него похожа, — прошептала она, и слезы полились ей в рот, по щекам, и она почувствовала, как это больно. — Не знаю, почему я плачу, — сказала она Маркусу, но от этого стало только хуже. Она положила снимок и закрыла рот рукой, пытаясь сдержаться. — Все, кто его знал, так сильно любили его. Ты и его бабушка… По тому, как она говорила о нем вчера, можно было понять, что она все еще тоскует после стольких лет.

Он взял ее за руку.

— Твоя мама тоже любила его. И он любил ее, Элли. — Маркус прикусил губу. — Он не знал, что она беременна, иначе… — Маркус наклонил голову. — Не знаю. Я не знаю, что изменилось бы. Он уплывал, а она хотела, чтобы он бежал в Канаду… — Маркус покачал головой. — Если бы он так и сделал…

— Когда он погиб?

— 3 июня 1969 года. Я написал твоей маме. Она, должно быть, не получила письма. Так никогда и не ответила.

— Я думаю, получила. — Первая волна горя схлынула, и теперь Элли ощущала только печаль. — Она ушла, когда мне было шесть месяцев. Должно быть, как раз после твоего письма. Бедная моя мама! Как ей, должно быть, было плохо. — Она с горечью вздохнула, глядя на фото. — Я никогда не думала, что это может быть он. — Подняла глаза. — Я немного ошарашена. Можно так сказать?

Он пожал ее руку.

— Да.

Элли старалась привыкнуть к новой мысли. Как отнесется к этому Блю? Будет ли это иметь для него значение?

— Думаю, тебе потребуется время, чтобы принять это, — сказал Маркус. — Если захочешь спросить у меня чтонибудь, ты знаешь, где меня найти.

Элли кивнула. Но когда он встал, новая мысль пронзила ее.

— Боже мой, Маркус! Значит, я — внучка Мейбл! — Она рассмеялась. — Как здорово!

Но это было и очень печально. Переполненная эмоциями, Элли положила голову на стол.

— Извини, — сказала она, закрывая лицо. — Я, наверное, слишком устала. Я никогда не знала своей матери. И думала, что приехала сюда, чтобы разыскать отца, что и сделала, но самое печальное, что я только теперь нашла и свою мать. — Глядя на Маркуса, она спросила: — Они любили друг друга?

— Больше, чем можно выразить словами, Элли, — серьезно проговорил он. — Как в этой песне, что поет Мейбл.

Элли закрыла глаза. Он прикоснулся к ее волосам.

— Пойди поспи, девочка. Позволь своему сердцу смириться с этим.

Она кивнула. Подняла голову и попыталась утереть слезы. На лице Маркуса была глубокая печаль.

— Многие будут счастливы узнать об этом, когда ты будешь готова сказать им, — в тебе так много от него. — Он наклонил голову и отвернулся.

— Маркус, — позвала Элли, — спасибо!

Чувство нереальности охватило Элли — казалось невероятным, что эта головоломка в конце концов разгадана. Она узнала его лицо, имя, личность. Это именно он, Джеймс.

Девушка смотрела на его высокие скулы, скулы Мейбл, и прикасалась к своим. Трогала волосы, которые всегда отравляли ей существование, такие непослушные, курчавые и густые, и понимала, откуда они. Она прикасалась к губам, которые считала своим единственным достоинством, и вспоминала снимки, которые украла на чердаке Роузмэри. Элли переворошила все бумаги, в беспорядке разбросанные на столе. Вот Джеймс и Маркус, обнявшие друг друга за шею. А на другой — вся их компания, включая Диану, которая явно смотрит на Джеймса. Рядом с ними Роузмэри, которая… кто? Племянница Мейбл, то есть Джеймс — ее двоюродный брат. А Элли — ее троюродная сестра. Значат, Флоренс и Брэндон — тоже ее родственники. У нее никогда не было кузин. Вообще не было родственников. Не будут ли они против?

Как в тумане она встала и пошла в маленькую ванную, где уставилась на свое отражение в зеркале, чувствуя себя так, словно никогда не видела прежде. Тот же высокий лоб, те же раскосые зеленые глаза, тот же рот, подбородок и зубы. Это было лицо, которое она всю жизнь принимала за ирландское, унаследованное от дедушки Коннора, "Воина Сотни Битв", как он всегда говорил ей, и она считала, что является ирландкой.

Конечно, это оставалось — она по-прежнему принадлежала к народу, который в голоде и отчаянии прибыл на обетованную землю Америки, где можно было заработать, чтобы прокормиться. То, о чем рассказывал дедушка, всегда вызывало в ней гордость. Но теперь она знала, что в ее крови были и другие дороги, другая история. Странно только, что она никогда ничего не замечала. И ни один человек не принял ее за цветную… Элли как бы услышала голос извне: "Видишь всегда только то, что хочешь увидеть".

Она вглядывалась в глаза, пытаясь разобраться в своих чувствах. Внезапно стать негритянкой непросто. Непонятно, пугает ли ее это происхождение. И как к этому отнесутся остальные. Будет ли она теперь чувствовать себя по-другому, заходя в музыкальный клуб? И не будет ли это фальшью? "Остановись!"

Элли тряхнула головой и пошла в спальню, ощущая, что открытия последних часов переполняют ее. Слишком много всего. Она слишком много думала. Сейчас надо заняться каким-то физическим трудом. С нахлынувшей энергией она схватила рюкзак и принялась запихивать в него одежду — белье, носки, футболки и шорты, потом вытащила его наружу, промокнув под дождем, и закинула на заднее сиденье машины. Эйприл с интересом наблюдала, как хозяйка берет свою сумочку, потом спрыгнула с коврика.

— Пойдем, — сказала ей Элли. — Давай постираем вещички.

Прачечная находилась возле небольших торговых радов на краю города, и здесь в это время дня было полно народу, даже при такой погоде. Элли кивнула молодым мамашам, наблюдающим за отжимом, и нашла свободную машину. Только половина вещей поместилась туда, и Элли задумалась, как решить эту проблему. Она должна была постирать все.

Пожилая женщина с другого конца зала обратилась к ней:

— Я уже заканчиваю, детка, если тебе нужна еще одна машина.

Элли кивнула:

— Спасибо.

"Возьми себя в руки, Коннор!" Она глубоко вздохнула и стала отделять светлое белье от темного. Загрузила светлое в первую машину, потом, подхватив рюкзак, подошла ко второй, стала запихивать вещи, заглянула в рюкзак, чтобы проверить, не осталось ли там чего-нибудь. Только коробка тампонов и лишняя расческа лежали на дне. Она засыпала порошок и установила режим стирки. Ей не хотелось ждать, сидя в жарком, шумном зале, поэтому она забросила сумку через плечо и постояла у окна, думая, где бы убить полчаса. За стоянкой находилось молочное кафе. Если бежать, то они не очень промокнут, хотя Эйприл это наверняка не понравится.