11 февраля 1699 года состоялось одно из продолжительных пиршеств — шутовское освящение законченного постройкой дворца Лефорта. Это действие описал Корб: «Мнимый патриарх со всей толпой своею веселого клира освятил с торжественным празднеством в честь Вакха дворец, выстроенный на царский счет, который покамест именуется Лефортовым; шествие в этот дворец направилось из дома полковника Лимы. Что патриарх присвоил себе именно этот почетный сан, свидетельствовали его одеяния, подобающие первосвященнику: на его митре красовался Вакх полной наготой, напоминающий глазам о распутстве; украшениями посоха служили Купидон и Венера, так что сразу было известно, какое стадо у этого пастыря. Одни несли большие чаши, наполненные вином, другие — мед, третьи — пиво и водку, верх славы пламенного Вакха. Так как в силу зимней стужи они не могли увенчать чело свое лаврами, то несли чаши, наполненные высушенным на воздухе табаком. Зажегши его, они обошли все углы дворца, испуская из дымящихся уст весьма приятный запах и угодное Вакху курение. Положив поперек одну на другую две трубки, привычкой втягивать дым, из которых тешится даже самое небогатое воображение, комидийный архиерей совершил торжество освящения. Кто поверит, что составленный таким образом крест, драгоценнейший символ нашего искупления, являлся предметом посмешища?»

Пиршество продолжалось долго, причем его участникам «не позволялось уходить спать в собственные жилища. Иностранным представителям отведены были особые покои и назначен определенный час для сна, после которого устраивалась смена, и отдохнувшим надо было в свою очередь идти в хороводы и прочие танцы. Один из министров ходатайствовал перед царем об его любимце Александре (Меншикове. — Н.П.), чтобы возвести его в звание дворянина и сделать стольником. На это, говорят, его царское величество ответил: “И без этого уже он присвояет себе неподобающие ему почести, его честолюбие следует унимать, а не поощрять”».

Не успели отдохнуть от тяжкой церемонии освящения дворца, как 16 февраля «по царскому указу, — продолжает свой рассказ Корб, — генерал Лефорт великолепно угостил всех тех, кто занимает наиболее важные должности в канцеляриях».

19 февраля 1699 года — новое пиршество, связанное с прощальной аудиенцией бранденбургского посла Принцена и вручением верительных фамот резидентом курфюрста. «На этот обед, — повествует Корб, — устроенный с большой роскошью, собрались послы иностранных государей и первые из бояр. По окончании пиршества думный Моисеевич (Н.М. Зотов. — Н.П.), изображавший из себя по воле царя патриарха, начал предлагать пить за здравие. Пьющему надлежало, преклонив смехотворно колени, чтить лицедея церковного сана и испрашивать у него благодать благословения, которое тот даровал двумя табачными трубками, сложенными наподобие креста». Корб заканчивает описание рассказом о том, что «царь простился со всеми и несколько смущенный известием о заключении мира союзниками (Карловицкого. — Н.П.), отправился в путь среди звуков труб и приветственной пушечной пальбы».

Последняя попойка, зарегистрированная источниками, состоялась 22 февраля 1699 года. Ее также запечатлел в своем «Дневнике» Корб: «Послы датский и бранденбургский много пили с генералом Лефортом под открытым небом, пользуясь приятным вечером, и прямо из его дома отправились в Воронеж».

Отметим, что Лефорт употреблял горячительные напитки конечно же не только во время перечисленных выше празднеств. Он держал открытый стол, и, надо полагать, хозяин и его гости прикладывались к спиртному ежедневно. Так что кажущееся сомнительным утверждение Б.И. Куракина о том, что в доме генерала происходило «пьянство великое», подтверждается источниками. Вне всякого сомнения, это способствовало обострению болезни Лефорта. Четыре пиршества подряд — 11, 16, 19 и 22 февраля — на наш взгляд, не могли не отразиться на здоровье Лефорта и сократили его путь к могиле.

«Дневник» И.Г. Корба прослеживает течение болезни Франца Яковлевича по дням. (Отметим, что записи в «Дневнике» обозначены новым стилем.)

5 марта: «Генерал Лефорт почувствовал дрожь и лихорадочный жар.

10. В эти дни опасность болезни господина Лефорта беспрестанно увеличивалась. Горячка становилась сильнее, и больной не имел ни отдыха, ни сна; не владея вполне, вследствие болезни, здравым рассудком, он нетерпеливо переносил страдание и впадал в бред. Наконец, музыканты, играя по приказанию врачей в его комнате, усыпили его приятными звуками инструментов.

11. Генерал Лефорт почти совершенно потерял рассудок и своим бредом подает повод к постоянным о том россказням. То он призывает музыкантов, то кричит, чтобы подали вина. Когда напомнили ему, чтобы он пригласил к себе пастора, то он начал еще более бесноваться и никого из духовных лиц к себе не допустил.

12. Генерал-адмирал Лефорт скончался в три часа утра (2 марта по старому стилю. — Н.П.). После кончины его много было разных толков, но об их достоверности нельзя сказать ничего положительного. Говорят, когда пришел к нему реформаторский пастор Штумпф и стал много объяснять ему о необходимости обратиться к Богу, то Лефорт только отвечал: “Много не говорите!” Перед его кончиной жена просила у него прощения, если когда-либо в чем против него провинилась. Он ей ласково ответил: “Я никогда ничего против тебя не имел, я тебя всегда уважал и любил”; при этом он несколько раз кивнул головой; и так как он более ничего не сказал, то полагают, что этим он делал намек на какие-то посторонние связи. Он особенно препоручил помнить о его домашних и их услугах и просил, чтобы им выплатили верно их жалованье. За несколько дней до его смерти, когда он лежал еще в чужом доме по привычке, которая была приятна его сердцу, послышался ужасный шум в его комнате. Жена, испугавшись и думая, что муж, вопреки своему решению возвратившись в свой дом, там так бесновался, послала узнать об этом. Но те, которые ходили по ее повелению, объявили, что никого в его комнате не видели. Однако же шум продолжался, и если верить жене покойного генерала, то на следующий день, ко всеобщему ужасу, все кресла, столы и скамейки, находившиеся в его спальне, были опрокинуты и разбросаны по полу, в продолжении же ночи слышались глубокие вздохи.

Немедленно послан был в Воронеж нарочный с известием к царю о кончине генерала Лефорта».

Корб занес в свой «Дневник», наряду с достоверными сведениями, и ходившие по Москве слухи о последних днях жизни Лефорта. Больше доверия вызывают сведения, приводимые племянником покойного Петром Лефортом, а также Ф.А. Головиным, бывшим приятелем умершего, поскольку оба они имели доступ в покои, где агонизировал и скончался Франц Яковлевич. Петр Лефорт отправил отцу два письма. В первом, датированном 1 марта, читаем: «Многоуважаемый батюшка! Пишу вам в комнате г. генерала, моего дяди, о котором сообщаю вам, что он лежит больной очень сильной лихорадкой. Сегодня седьмой день, но нет ни малейшей надежды на его выздоровление».

Восьмого марта П. Лефорт известил отца о кончине дяди: «На следующую ночь после отсылки моего предыдущего письма Господь решил его судьбу Болезнь моего дяди длилась семь дней и в ночь на восьмой, т. е. 2 марта утром, в 2 часа, он умер. В течение семи дней мы не слыхали от него ни одного произнесенного им в здравом рассудке слова: до последнего слова он лежал в сильнейшем бреду. Проповедник был беспрерывно при нем, и он время от времени ему говорил, но все очень невнятно; и только за час до кончины он потребовал, чтобы прочли молитву».