Отметим, что, находясь в составе Великого посольства, Лефорт проявлял известную инертность и слабый интерес к строительству своего дворца. Основанием для подобного суждения являются письма к нему супруги, на которые не следовало ответов, то ли потому, что первый посол был чрезмерно обременен заботами, то ли потому, что он вообще предпочитал пользоваться доставшимися ему благами, но не любил утруждать себя заботой об их добыче.

Первого июля 1698 года Елизавета Лефорт писала мужу: «Архитектор пишет вам, и он уже писал вам несколько раз, чтобы узнать, как вы хотите, чтобы он сделал кровлю, так как дворец достроили, и он не может отделываться внутри пока покрытия не будет. Он хочет знать, хотите ли вы кровлю из дерева или железа. Он еще не получил ответа на все свои письма».

Ответа не последовало, так как 22 июля Елизавета еще раз напомнила: «Относительно дворца я не раз писала вам о том, что архитектор здесь готов и что остается сделать одну кровлю. Но он не знает, хотите ли вы, чтобы ее сделали из дерева или железа. На этот счет вы мне не ответили до сих пор». В ожидании наступления дождливой погоды, «они теперь собираются дворец покрыть деревом». В третьем письме, отправленном 29 июля, новое напоминание: «Я не раз писала вам с просьбой дать приказ о том, чем вы хотите, чтобы покрыли дом — из железа или дерева». Не дождавшись ответа, супруга 5 августа известила Франца Яковлевича, что дворец «ныне достроен, работают над внутренними стропилами и кровлей, как можно больше». Думается, что приятель царя проявил безразличие не только к тому, какой кровлей будет покрыт его дворец, но и к прочим хозяйственным заботам. Во всяком случае, в источниках отсутствуют свидетельства о его интересе к этим вопросам.

Самая главная забота Петра после стрелецкого розыска состояла в строительстве флота в Воронеже. В первый раз после возвращения из-за рубежа Петр отправился в Воронеж 23 октября 1698 года. В этот воскресный день Лефорт устроил у себя праздник, на котором присутствовали иностранные дипломаты и бояре. В Воронеж царь прибыл 31 октября. Его взору представилась радостная картина, с которой Петр поспешил поделиться с Виниусом. «Мы, слава Богу, — писал он 3 ноября, — во изрядном состоянии нашли флот и магазейн обрели». В декабре царь возвратился в Москву, чтобы повторно отправиться к воронежским верфям 19 февраля 1699 года.

Все это время генерал-адмирал оставался в Москве. Известный биограф Лефорта Поссельт так пишет об этом: «Лефорт остался в Москве, частью для того, чтобы заняться отправкой на воронежские верфи флотских принадлежностей и организацией экипажа, частию по делам внешней политики. Кроме австрийского посланника находились в Москве посланники короля польского и датского, да ожидали еще посланника курфюрста Бранденбургского, который уже был в пути. Наконец, для всех этих гостей Лефорт, как представитель царя, обязывался давать обеды и праздники, долженствовавшие быть тем блистательнее, что австрийский посол проявлял в этом отношении особенную пышность».

К сожалению, Поссельт не подтверждает ссылками на источники свое утверждение о том, что Франц Яковлевич в отсутствие царя занимался доставкой в Воронеж корабельных припасов и комплектованием экипажей. Но вот организация пиршеств действительно была возложена на него — как в то время, когда царь находился в Москве, так и в его отсутствие. На основе имеющихся источников можно составить хронологию приемов, устраиваемых Лефортом. А это, в свою очередь, тесно связано с течением болезни Франца Яковлевича, приведшей его к трагическому исходу.

4 сентября 1698 года «изволил государь кушать у генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта на другом его дворе за рекой Яузой, — отметил «Статейный список» цесарского посла в России И. X. Гвариента.

25 сентября генерал Гордон отметил в «Дневнике», что присутствовал на пиру у Лефорта, где также был и царь.

4 октября Лефорт праздновал день своих именин. По свидетельству Корба, «Франц Яковлевич Лефорт отпраздновал день своих именин великолепнейшим пиршеством, которое почтил своим присутствием царь с очень многими из бояр». Корб отметил инцидент во время пира: царь за какой-то проступок разгневался на дьяка Емельяна Игнатьевича Украинцева. Тот попытался добиться помилования «самой крайней степенью унижения», но это ни к чему не привело, равно как и ходатайство за провинившегося присутствовавших бояр. И только Лефорту удалось уговорить царя сменить гнев на милость.

8 октября царь после допроса сестры Марфы снова обедал у Лефорта.

16 октября цесарский посол Гвариент устроил прием, на котором присутствовали аккредитованные в Москве дипломаты, а также российская элита. Среди гостей находился и Лефорт. В пиршестве участвовали дамы-иностранки, в том числе вдова Монс и ее дочь Анна, фаворитка царя. «Этот пир, — заметил Корб, — отличался изысканными произведениями кухни и драгоценностями погреба, изобилующими разными винами, ибо тут было токайское, красное бургундское, испанский сек, рейнское, французское красное, не то, которое обыкновенно называется мускат, разнообразный мед, различные сорта пива, а также в довершение всего неизбежная у москвитян водка».

20 октября происходила официальная церемония въезда Великого посольства в Москву — естественно, при самом непосредственном участии первого посла.

23 октября Петр, как мы знаем, отправился в Воронеж. По этому случаю он велел Лефорту устроить пир, на который были приглашены не только знатные мужчины, но и их жены, а также дамы-иноземки. Гордон отсутствовал из-за болезни, однако отметил в своем «Дневнике»: «Был большой пир у генерала Лефорта».

В Москву из Воронежа Петр прибыл 20 декабря. На следующий день, 21 декабря, Лефорт устроил пир, о котором с восторгом отзывался Корб: «Генерал Лефорт устроил великолепный пир, на котором принял, кроме царя, двести самых знатных гостей».

Во время пира произошла ссора, вызвавшая гнев царя, — Л.К. Нарышкин и князь Б.А. Голицын заспорили между собой о месте за столом. Лефорт и на этот раз попытался успокоить царя, однако его попытка не удалась: царь «оттолкнул его от себя сильным ударом кулака». Этот эпизод вновь свидетельствует о том, что даже любимец не всегда мог укротить Петра.

В канун Рождества выполз из своих покоев «Всешутейший и всепьянейший собор», разъезжавший по Москве и Немецкой слободе. «Все они заезжали к богатым москвитянам, иноземным офицерам и купцам и поют хвалу родившемуся Богу, причем хозяева должны платить за эту музыку дорогой ценой. Когда они пропели славословие в честь родившегося Бога у генерала Лефорта, он угостил всех более приятной музыкой, пиршеством и танцами».

В новом, 1699 году Франц Яковлевич продолжал устраивать пиршества, хотя уже в феврале этого года дала о себе знать вновь открывшаяся рана. В письме Петра Лефорта отцу, отправленном 3 февраля, обнаруживаем следующий текст: «Мне грустно известить вас, что дядя мой, генерал, снова болен своими прежними ранами: они опять начинают мучить его, и есть опасение, чтобы раны не открылись. Дай Бог, чтобы это не имело дурных последствий».

Казалось бы открытие раны должно было заставить Франца Яковлевича воздержаться от употребления горячительных напитков и вернуться к режиму, который был предписан ему докторами еще в 1695—1696 годах. Но не тут-то было. Вопреки здравому смыслу, как бы бросая вызов болезни, Лефорт именно в феврале организует целый ряд попоек, следовавших одна за другой.