Не сразу царь согласился с предложением Особого комитета, им же созданного. Три дня он размышлял и только после этого решился 8 августа подписать указ Сенату о назначении генерала от инфантерии князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова главнокомандующим всеми армиями. Эта весть была встречена всеобщим ликованием.

Указ Правительствующего Сената, высочайше утвержденный, гласил следующее: «Нашему генералу от инфантерии князю Кутузову всемилостивейше повелеваем быть главнокомандующим над всеми армиями нашими, с присвоенными к сему званию преимуществами последними узаконениями».

С именем самого прославленного после Суворова полководца России связывалось спасение Отечества от наполеоновского нашествия. Голенищев-Кутузов являлся «единственным вождем, который, благодаря своим “свойствам русского человека”, любви и уважению в армии, доверию всего населения государства, мог восстановить связь между народом, армией и Государем, которая из-за постоянного отступления нашей армии значительно ослабла», — отмечалось на заседании Императорского Русского военно-исторического общества в 1812 году.

Сам император Александр I объяснял свое решение о назначении нового главнокомандующего следующим образом. В письме сестре Екатерине Павловне он сообщал: «В Петербурге я увидел, что решительно все были за назначение главнокомандующим старика Кутузова; это было общее желание.

Зная этого человека, я в начале противился этому назначению, но когда Ростопчин письмом от 5 августа сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба неспособны на это, к тому же Барклай делал одну глупость за другой под Смоленском, мне оставалось только уступить единодушному желанию, и я назначил Кутузова.

В тех обстоятельствах, в которых мы находимся, я не мог поступить иначе. Я должен был остановить свой выбор на том, на кого указывал общий голос».

После высочайшего указа о назначении нового главнокомандующего в штаб-квартиры 1,2,3-й Западных и Молдавской (Дунайской) армий помчались курьеры с этим известием. Император принял М.И. Голенищева-Кутузова в своей резиденции на Каменном острове. Аудиенция была непродолжительной.

Первым делом полководца, вновь оказавшегося во главе русской армии, было приказание генералу от инфантерии М.А. Милорадовичу во главе сформированных из молодых рекрутов войск выдвинуться к Дорогобужу. Кутузов рассчитывал пополнить действующую армию свежими подготовленными резервами. По сведениям Военного министерства, последний рекрутский набор должен был составить основу всех резервов, в том числе второлинейной армии М.А. Милорадовича численностью 120 тысяч человек.

Перед отъездом в армию Михаил Илларионович провел два вечера в обществе любимого племянника Логина Ивановича и его супруги. Хозяева в те дни не принимали гостей. Исключение составил Ф.П. Толстой, знаменитый русский медальер, скульптор, живописец и график. Он сделал восковой барельеф полководца. Прощаясь в передней с хозяевами, Кутузов сказал: «Я бы ничего так не желал, как обмануть Наполеона». В день отъезда, 11 августа, полководец приехал на молебен в Казанский собор. Народ, сопровождавший карету, называл его «спасителем России». Весь молебен в соборе он прослушал, стоя на коленях. Протоиерей Иоанн поднес ему образ Казанской Божьей Матери, который светлейший князь возложил на себя. При выходе главнокомандующий обратился к духовенству: «Молитесь обо мне, меня посылают на великое дело». После этих слов, сев в карету, он направился в армию. Он покидал российскую столицу навсегда, чтобы больше в нее не вернуться.

В 1812 году Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову шел 66-й год. В тяжелый период для Отечества он принял главное командование отступающей армией, надежда русских на изменение хода войны была только на его полководческий гений.

С дороги главнокомандующий отправил предписание А.П. Тормасову, чтобы его 3-я Западная (резервная) армия начала боевые действия на правом фланге французской Великой армии и тем самым замедлила ее наступление. Тормасов должен был, по кутузовской задумке, отвлечь на себя те вражеские силы, которые шли на южном фланге наполеоновского «фронта».

Михаил Илларионович прибыл в расположение русской армии 17 августа, когда та находилась у Царево-Займище. Он отменил решение военного министра Барклая-де-Толли дать здесь генеральное сражение. Позиция русской армии была невыгодной: в тылу находилась речка с болотистыми берегами, которая исключала возможность маневра войсками и использование резерва. В случае неудачи русские войска могли быть прижаты к болоту, блокированы и уничтожены.

Прибытие Кутузова в действующую армию стало лишним свидетельством его личной популярности среди русского воинства. Один из мемуаристов писал: «Вдруг электрически пробежало по армии известие о прибытии нового главнокомандующего, князя Кутузова. Минута радости была неизъяснима. Имя этого полководца произвело всеобщее воскресение духа в войсках, от солдата до генерала. Все, кто мог, летели навстречу почтенному вождю принять от него надежду на спасение России. Офицеры весело поздравляли друг друга. Старые солдаты припоминали походы с князем еще при Екатерине, его подвиги в прошедших кампаниях…

Говорили, что сам Наполеон давно назвал его старой лисицей, а Суворов говаривал, что Кутузова и Рибас не обманет. Одним словом, с приездом в армию князя Кутузова, во время самого критического положения России, обнаруживалось явно — сколь сильно было присутствие любимого полководца воскресить упавший дух русских как в войске, так и в народе».

В Царево-Займище полководца ожидало расстраивающее его планы известие: генерал от инфантерии Милорадович сообщал о том, что к Можайску им приведено немногим более 15 тысяч наспех обученных рекрутов. Военное же министерство дало данные главнокомандующему о готовности 55 батальонов пехоты, 26 эскадронов кавалерии и 14 артиллерийских рот, сосредоточенных в районе Калуги в Особом отряде (корпусе) генерала Милорадовича.

Кутузову теперь оставалось надеяться только на 11 полков Московского ополчения, которые вел к нему на соединение граф И.И. Марков. Поскольку ополченцы были плохо вооружены, главнокомандующий предписал московскому военному губернатору Ф.В. Ростопчину выдать из городского арсенала 11 845 исправных ружей и 2000 мушкетов и карабинов, а также организовать починку остальных 18 тысяч ружей.

Щедрый на обещания граф Ростопчин писал М.И. Голенищеву-Кутузову о 80-тысячном войске «сверх ополчения вооружающихся добровольно» с помощью московского дворянства. Вместо списочных 25 822 ратников Московского ополчения в действующую армию было направлено всего 15 тысяч человек.

Главнокомандующий мог надеяться еще и на резервные казачьи полки князя Д.И. Лобанова-Ростовского, которые формировались на Украине, и на шесть резервных полков генерала A.A. Клеймихеля, которые готовились под Новгородом и Тверью. Однако и эти войска оказались неготовыми. Император Александр I совершенно недвусмысленно дал понять полководцу, чтобы он на эти резервы не рассчитывал.

Назначение Кутузова вождем русских воинских сил в войне имело, вне всякого сомнения, «знаковое значение». Историк Д.П. Бутурлин писал по этому поводу следующее: «Подвиг, предназначенный Кутузову, был труден. Армия находилась уже только в 170 верстах от Москвы. В той близости от столицы нельзя было надеяться спасти оную иначе, как победой; но нелегко было одержать сию победу по причине выгод, которые великое превосходство сил доставляло неприятелю. При всем том сражение соделалось уже необходимым…»