Тресси лукаво улыбнулась ему.

– Что ж, мы заслужили право полакомиться. У нас в Миссури персики растут прямо на деревьях. – Она впилась белыми зубами в сочный сладкий плод и с наслаждением облизнулась. – И вправду вкусно, но попробовал бы ты наши, миссурийские персики! Как же я соскучилась по родным местам… – Она осеклась, решив, что говорить об этом не следовало, и сменила тему: – Если мы подольше задержимся в одном месте, я состряпаю что-нибудь съедобное из сушеных бобов.

– Это еще успеется, – сказал Рид. – Потом.

– Когда мы доберемся до цели, – подхватила Тресси. – Знаешь, Рид, мне так хочется…

– И мне тоже, Тресси. Мне тоже.

– Ладно, если ты не против, я искупаюсь. Очень уж заманчиво выглядит этот ручей.

Рид допил остатки густого сока и отставил миску.

– А я, пожалуй, пойду прогуляюсь. Осмотрюсь, что и как. Если понадоблюсь – крикни.

Риду совершенно не хотелось торчать поблизости, пока Тресси будет купаться. Кроме того, он хотел вернуться немного назад по их следу. С тех пор как днем он услышал отдаленное конское ржание, Рид все ожидал увидеть загадочного всадника или, по крайней мере, заметить его следы. Ничего подобного не случилось, и это было в высшей степени странно.

Впервые с тех пор, как они покинули Вирджинию, Рид вынул из чехла ружье. Тресси заметила, что он отправился на разведку при оружии – стало быть, все же придает значение недавнему происшествию.

Темнело. Она порылась в вещах, отыскивая мыло, и пошла к ручью. Там, усевшись на берег, девушка стянула сапоги, сняла мужские брюки и фланелевую рубашку. Одежда пропахла потом и дорожной грязью. «Постираю, когда вымоюсь», – решила Тресси и, встав, размотала длинный лоскут ткани, туго стягивавший ее грудь. Она потянулась всем телом, смутно белеющим в лунном свете, провела ладонями по груди и вздрогнула от прихлынувшего желания. Тело ее изнывало по ласкам Рида. Отвлекшись от соблазнительных мыслей, Тресси окунула в воду кусок мыла и принялась намыливаться.

В полной тишине кто-то отчетливо хихикнул. Услышав этот звук, Тресси стремительно обернулась, обеими руками прижав к груди скользкое мыло. Даже если Рид тайком подсматривает за ней – он не станет хихикать. Значит, кто-то чужой.

– Рид! – что есть силы крикнула Тресси, опрометью бросившись к лагерю, чтобы хоть чем-то прикрыться. Она почти добежала до груды одеял, когда из-за деревьев бесшумно, точно призраки, выступили неясные фигуры людей. Их было семеро. Мальчики-индейцы, почти голые, всем на вид не больше пятнадцати лет. В пламени костра их тела блестели, словно смазанные жиром. Возможно, так оно и было на самом деле.

Тресси замерла как вкопанная. Добраться до одеял она не успела, значит, надо искать другое укрытие. Но едва она двинулась с места, как один из мальчиков пронзительно свистнул и метнулся ей наперерез. Тресси закричала и выронила скользкое от воды мыло. Видя ее испуг, мальчики развеселились не на шутку. Они что-то кричали друг другу, кивая и хохоча во все горло, один приставил ладони к паху – в недвусмысленно грубом жесте. Это еще больше развеселило остальных.

Один из мальчиков схватил Тресси за руку.

– Нет! – крикнула она, рванувшись прочь. Тогда юный индеец плашмя ударил ее ладонью между грудей. Удар был так силен, что Тресси пошатнулась.

– Рид! – опять позвала она, затравленно глянув на своих мучителей. Господи, да куда же он делся? Неужели он позволит краснокожим безнаказанно издеваться над нею? Они совсем еще мальчишки, но намерения их ясны как божий день.

Индеец, ударивший Тресси, потянулся к ее волосам. Она отпрянула, и он снова угрожающе занес руку. Тресси послушно замерла. Мальчик сгреб в кулак ее остриженные локоны и тряхнул так, что у нее застучали зубы, потом ткнул пальцем в обнаженную грудь. Вопрос был понятен и без слов.

– Я их остригла, – всхлипнула Тресси и двумя пальцами изобразила движения ножниц. – А теперь отпусти меня, маленький дикарь, не то я живо научу тебя хорошим манерам!

– Предоставь это мне, – прозвучал из темноты жесткий голос Рида, и вслед за этим грянул выстрел. Пуля впилась в ствол дерева – в дюйме над головой ее мучителя.

Рид заговорил на языке сиу, приказывая мальчишкам немедленно отпустить его женщину и красочно объясняя, что в противном случае он сделает с их мужскими достоинствами. Позднее он так и не смог понять, что больше напугало юных воинов – выстрел или его угрозы. Видимо, они оставили коней поблизости, потому что, едва их тени растворились в лесу, из темноты донесся удаляющийся перестук копыт.

Тресси обхватила голову руками, с трудом переводя дыхание. Немного придя в себя, она круто обернулась к Риду:

– Где ты был? Почему сразу не появился? Эти дикари могли прикончить меня!

В роще было темно, и лишь пламя костра освещало ее нагое тело.

– По крайней мере, теперь мы знаем, кто… – начал Рид, повернувшись к ней, – и осекся.

Одним гигантским прыжком он оказался около Тресси, сгреб ее в объятия, крепко, почти грубо поцеловал и оттолкнул прочь.

Тресси даже не успела ответить на поцелуй. В зеленых ее глазах блестели слезы. Прижав ладонь к губам, она безуспешно пыталась справиться с охватившим ее желанием.

– Рид, я…

– Оденься, пока никто больше тебя не увидел, – отрывисто бросил он.

Ему пришлось сделать над собой немыслимое усилие, чтобы отвернуться от нагой фигурки, так ярко и соблазнительно освещенной пламенем костра. Никогда в жизни Рид не испытывал такой всепоглощающей страсти. Он смутно надеялся, что сумеет заставить Тресси сделать выбор между ним и бессмысленной жаждой мести, но решиться на это у него не хватало духу. А потому Рид Бэннон просто повернулся и ушел прочь. Как всегда.

Было лето 1865 года. Роза Ланг никак не могла понять, что больше огорчило и опустошило ее – отъезд Джарреда Линкольншира или прощание с Тресси. Оба этих человека навсегда изменили ее жизнь. Джарреда она проклинала, потому что он пробудил в ней любовь и презрел ее чувства; Тресси благословляла, потому что она доказала Розе, что юность, отвага и душевная красота еще кое-что значат в этом дряхлом бесцветном мире.

С тех пор как почтовый дилижанс увез Джарреда Линкольншира на Восточное побережье, где он должен был сесть на корабль, идущий в Англию, все другие мужчины казались Розе безнадежно скучными и докучливыми юнцами. В конце концов она вообще перестала иметь с ними дело, предоставив зарабатывать для нее деньги девушкам из салуна. Теперь Розе даже некуда было пойти развлечься – только общество Джарреда Линкольншира открывало ей до сих пор путь в такие фешенебельные местечки, как, например, театр или дорогие рестораны.

Город Вирджиния между тем разросся до почти угрожающих размеров. Сюда приезжали уже целыми семьями, а это значит, что в городе прибавилось женщин – и это были уже не только жены богатых торговцев или старателей. Таким образом в Вирджинии возник средний класс, а для него уже требовались школы и церкви.