Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, когда речь шла о принципиальных вопросах руководства киноотраслью, Фурцева активно включалась в процесс, поскольку «самое массовое из искусств» с того момента, как Владимир Ильич Ленин осчастливил посредством Анатолия Васильевича Луначарского большевиков своим высказыванием, традиционно находилось в поле зрения высшего партийного руководства страны.
В начале 1961 года в ЦК КПСС получили «сигналы» о том, что за последние два года в Латвии, Грузии и «в самой Москве» работники киносети и прокатных органов чрезвычайно увлеклись показом фильмов капиталистических стран. Не учитывая «идейной и художественной слабости этих фильмов», они сфокусировали интерес зрителей на этих фильмах, показывая их в лучших кинотеатрах, на стадионах и других площадках с большой вместимостью.
В дело вмешался Январский 1961 года пленум ЦК КПСС, посвященный… решению сельскохозяйственных вопросов. Его решения вышли далеко за рамки обозначенной тематики. Высший орган партии, в частности, принял специальное постановление по кинопрокату, демонстрации «слабых в идейном и художественном отношении фильмов»[589].
Вслед за пленумом ЦК КПСС в конце января Екатерина Алексеевна собрала совещание руководящих работников Минкульта СССР по кинематографии[590], а также лично 1 февраля доложила о новых указаниях партии объединенному собранию коммунистов Министерств культуры СССР и РСФСР, Союзгосцирка и Госконцерта.
Приказом Фурцевой тиражирование фильмов капстран теперь производилось «с учетом идейных и художественных качеств». «В корне» изменился порядок: если ранее достаточно было решения председателя отборочной комиссии, сформированной в Министерстве культуры СССР, то теперь Управление кинофикации и кинопроката по рекомендации той же отборочной комиссии вносило предложение о тираже на утверждение одного из заместителей министра культуры СССР. Максимальный тираж в 300 копий был установлен для лучших зарубежных кинолент, тираж в 33 копии было решено выпускать «в силу договорных отношений с фирмами стран». Фурцева также обратила внимание на необходимость «тщательного редактирования» при дублировании фильмов, вплоть до сокращения и изменения диалогов. Решение ЦК и приказ Екатерины Алексеевны резко изменили репертуарную политику. Показ «буржуазных фильмов» был сокращен как в Москве, так и по всей стране.
Для партийно-государственной верхушки существовали закрытые показы с персональным переводчиком и зарубежные кинофестивали, которые Екатерина Алексеевна систематически посещала.
В феврале 1961 года Управление кинофикации и кинопроката отметило, что количество как отечественных, так и зарубежных фильмов (торговля велась более чем с 40 странами) ежегодно увеличивалось. При этом подчеркнули, что кинопродукция стран капиталистического лагеря не представляла идейной опасности, поскольку удельный ее вес в общем репертуаре невысок[591]. Однако были и малоприятные частности, попавшие в поле зрения идеологических органов, а вслед за ними и ЦК КПСС.
После принятия партийных решений их было принято проводить, как это называлось с двадцатых годов, «в советском порядке». Совет Министров СССР утвердил 23 февраля 1961 года постановление, потребовавшее серьезной реорганизация работы Управления по производству фильмов Министерства культуры[592].
Еще одно постановление ЦК КПСС, о мерах по усилению организации производства и проката «сельскохозяйственных» фильмов, вышло 15 мая. Соответствующий приказ «О мерах по улучшению организации производства и проката сельскохозяйственных фильмов» руководство министерств культуры и сельского хозяйства подписало только 1 августа — через два с половиной месяца после решения высшего органа КПСС. Все это время шли согласования между Управлением по производству фильмов Минкульта и Управлением науки Минсельхоза.
Презентациями кино Фурцева занималась по полной программе — как на международном уровне (она традиционно представляла Советской Союз на Каннском и Венецианском фестивалях), так и на «внутренних» мероприятиях. Так, она взяла первое слово на торжественном заседании в Зеленом театре ЦПКиО, посвященном 4-му Московскому дню кино, 22 июля 1961 года. Помимо рабочего одного из столичных заводов «от московских зрителей», там выступили также крупный советский кинорежиссер Сергей Юткевич и представители иностранных делегаций.
Само собой разумеется, со всеми чрезвычайными происшествиями, которые могли иметь или имели серьезный резонанс, Екатерина Алексеевна разбиралась лично. Для начала ей пришлось решить деликатный вопрос с руководством Узбекской ССР, члены правительства которого «по совместительству» оказались (кто бы мог подумать?) авторами сценариев всех кинофильмов этой союзной республики, вышедших на экраны. Причем все как один оказались «очень низкого качества»[593]. Фурцева поручила переговорить с руководством УзССР руководящему работнику Управления по производству фильмов А. Д. Сегеди. Уполномоченный провел переговоры с руководством республики, после чего, как он доложил 8 июня 1961 года, «и секретарь КПСС, и председатель Совета министров республики взяли свои сценарии со студии»[594].
После этого Фурцева и ее команда всерьез обсуждали вопрос о предоставлении Минкульту СССР права отклонять сценарии из союзных республик. Кинематографическое управление жаловалось, что забросало ЦК нацкомпартий, нацминистерства культуры и директоров республиканских киностудий протестами против сценариев. Ряд из них был забракован, что-то удалось снять с проката, что-то не выпустили на всесоюзный экран. Часть проектов законсервировали. И все же союзные республики выпускали откровенно слабые фильмы. Впрочем, сомнения в целесообразности радикального решения вопроса — предоставления права «вето» — высказывались даже на совместном заседании парт- и профсоюзного бюро Управления по производству фильмов[595].
* * *
Екатерина Алексеевна оперативно реагировала и на «сигналы», поступавшие от трудящихся. Настоящий руководитель «сталинской школы», она, несмотря ни на какую «оттепель», не оставляла без внимания письма с жалобами на «антипартийные» действия. Весьма наглядно это проявилось в судьбе кинокартины «Чистое небо», вышедшей на экраны 20 мая 1961 года.
Через некоторое время после назначения на пост Фурцева получила письмо от работницы съемочной группы фильма. Она указывала, что режиссер кинокартины Григорий Наумович Чухрай снимает фильм, «который будет плевком в лицо нашей партии»[596].
На следующее утро после дипломатического звонка директору студии Фурцева во главе целой делегация Минкульта приехала туда лично. Что характерно, она протянула Чухраю руку для пожатия и продемонстрировала тем самым готовность к спокойному анализу ситуации.
— Здравствуйте, — сказала Екатерина Алексеевна. — Пришли смотреть вашу картину.
— Это не картина, а первая подборка материала, — уточнил режиссер и твердо заявил: — Я не могу показать вам ее в таком виде.
Фурцева не менее решительно напомнила Чухраю:
— Но я уже пришла.
— Меня не предупредили, что картину будет смотреть министр, — на голубом глазу заявил режиссер. — Я считал, что предстоит рабочий просмотр материала.
Екатерина Алексеевна улыбнулась:
— Что же, вы меня не пустите в зал?
— Не пущу, Екатерина Алексеевна. Картина еще не смонтирована. Фильм получается сложный.
Это он мог бы и не говорить: Фурцева всё поняла из полученного в министерстве письма.
Григорий Наумович попытался нанести туше:
— Надо расставить все политические акценты, а потом показывать вам.
— Хорошо, — сказала изменившаяся в лице Екатерина Алексеевна ледяным тоном. — Пойдемте со мной.
Министр развернулась и быстро направилась в кабинет директора. Там она раскрыла сумочку и бросила на стол полученный