Но чтобы Эндрю выступал со сцены? Этого я не ожидала. Почему он тогда не прихватил с собой гитару? Было бы здорово, если бы он сейчас спел что-нибудь.

— Молодец, что приехал, я так рада тебя видеть, — говорит Карла, оборачивается к сцене и машет рукой чернокожему гитаристу. — Эдди тоже очень обрадуется.

Эндрю с улыбкой кивает. Карла, лавируя в толпе, возвращается за стойку.

— Хочешь содовой или еще чего?

Я отмахиваюсь и снова сажусь за столик.

— Ох, только не сейчас. Может, позже.

Он остается стоять, и, когда группа на сцене перестает играть, я понимаю почему. Чернокожий музыкант замечает Эндрю, улыбается, прислоняет гитару к табуретке и подходит к нам. Они обнимаются так же тепло, как он только что обнимался с Карлой, я снова встаю и жму руку Эдди.

— Пэрриш! Куда ты пропал? — У Эдди сильный каджунский акцент. — Наверное, год не виделись?

У Карлы тоже чувствовался этот акцент, но не столь выраженный, как у Эдди.

— Что-то в этом роде, — сияя, отвечает Эндрю.

Похоже, он очень рад снова оказаться здесь, словно все эти люди — его близкие и любимые родственники, которых он давно не видел и теперь счастлив с ними опять встретиться. Даже улыбка его изменилась, стала гораздо теплей и душевней, такой улыбки я у него еще не видела. Мне даже показалось, что, когда он знакомил меня с Карлой и Эдди, от его улыбки стало светлей в помещении. У меня появилось такое чувство, будто я единственная девушка в его жизни и он привел меня домой, чтобы познакомить с родственниками; и они смотрели на меня такими глазами, словно чувствовали то же самое.

— Выступишь сегодня?

Я снова сажусь и гляжу на Эндрю снизу вверх с любопытством, впрочем, как и Эдди, ожидая, что он скажет. У Эдди на лице прямо написано: «Никаких отговорок, слушать ничего не хочу». Он ждет, улыбаясь, и морщинки вокруг глаз и губ становятся еще глубже.

— Да я гитару не взял в этот раз.

— Делов-то, — качает Эдди головой. — Слушай, для меня сыграешь? — Он поворачивается и кивает в сторону сцены. — А гитар там полно… Мы что, гитару для тебя не найдем?

— Я тоже хочу послушать, — вставляю я. Эндрю смотрит на меня с сомнением. — Я серьезно. Ну что тебе стоит? — Улыбаюсь умильно, склонив голову набок.

— Ты только посмотри на ее глаза, — криво усмехается Эдди. — Девочка тебя просит, не видишь, что ли?

И Эндрю сдается:

— Ладно, так и быть, но только одну песню.

— Одну так одну. — Эдди выпячивает морщинистый подбородок. — Только выбираю я, понял? — Он тычет пальцем себе в грудь, в белоснежную, застегнутую на все пуговицы рубашку, из кармана которой торчит пачка сигарет.

— Заметано, выбираешь ты, — согласно кивает Эндрю.

Улыбка Эдди становится еще шире, он смотрит на меня искоса хитрым взглядом.

— Которую ты пел в прошлый раз, помнишь?

— «Роллинг стоунз»?

— Во-во, — говорит Эдди. — Ту самую, парень.

— Какую это? — спрашиваю я, подпирая подбородок костяшками пальцев.

— «Laugh, I Nearly Died»[15], — отвечает Эндрю. — Ты, на верное, ее не слышала.

Пожалуй, он прав.

— Да, название незнакомое, — качаю я головой.

Эдди кивком приглашает Эндрю на сцену.

Он наклоняется ко мне и неожиданно целует прямо в губы, очень нежно, и только потом отходит от столика.

Я сижу как на иголках, волнуюсь, локти уперла в крышку столика. Вокруг стоит непрерывный гул, все громко разговаривают, кажется, этот гул проникает во все уголки помещения. Время от времени кто-то чокается, слышится звон бокалов или бутылок с пивом. В баре довольно темно, он освещается только неяркими лампочками многочисленных вывесок с рекламой пива да светом луны и уличных фонарей, сочащимся из высоких окон. Время от времени вспыхивает желтым пятном дверной проем за сценой, кто-то туда заходит, кто-то выходит; догадываюсь, что там расположены туалеты.

Эндрю и Эдди поднимаются на сцену и начинают готовиться, откуда-то из-за ударной установки Эндрю приносит еще одну табуретку, ставит ее посередине сцены, перед высоким микрофоном. Эдди что-то говорит барабанщику. Видимо, сообщает, что они будут петь, тот кивает в ответ. Из тени за сценой выходит еще один человек, в руках у него гитара, наверное басовая; чем она отличается от обыкновенной, я никогда не знала. Эдди передает Эндрю гитару черного цвета, она уже подключена к ближайшему усилителю; они обмениваются фразами, какими именно, отсюда не разобрать. Потом Эндрю садится на табуретку, ставит одну ногу на нижнюю перекладину. Эдди тоже усаживается.

Они начинают настраиваться, пробуют то один перебор, то другой, барабанщик тоже невпопад стучит по тарелкам. Потом слышится негромкий взвизг, это второй усилитель либо подключают, либо прибавляют громкости, потом «тук-тук-тук» — это Эндрю стучит пальцем по микрофону.

Сердце у меня бешено бьется. Я так волнуюсь, будто сама вышла на сцену и собираюсь петь перед толпой совершенно незнакомых людей. Ну конечно, я за Эндрю так волнуюсь. Он бросает на меня со сцены взгляд, наши глаза встречаются, и тут ударник начинает отбивать ритм, почти сразу же вступает Эдди. Звучит медленная, хорошо запоминающаяся мелодия, и большинство людей в зале, услышав начало новой песни, скорее всего той, которую они уже когда-то слышали и она им еще не успела надоесть, смолкают и поворачивают головы. Эндрю берет несколько аккордов, и я ловлю себя на том, что тело мое уже раскачивается в такт музыке.

Эндрю начинает петь, и у меня по спине бегут мурашки, хочется вскочить и прыгать от радости. Я перестаю раскачиваться, в невольном порыве откидываю голову назад, слушая его чарующий голос с блюзовыми интонациями. Поет он с закрытыми глазами, и голова его движется в страстном, хватающем за душу ритме музыки.

Вот звучит припев, и у меня вообще перехватывает дыхание…

Теперь я уже гляжу на Эндрю во все глаза, музыка заполняет все мое существо, с каждым словом песни, с каждой ее нотой передо мной словно раскрывается сама душа Эндрю. Следуя за мелодией, выражение его лица меняется, становится то страстным, то безмятежным. Все разговоры в зале давно смолкли. Не могу оторвать от Эндрю глаз, но кожей чувствую, что, как только он начал петь и особенно когда зазвучал этот чумовой припев, атмосфера в баре совершенно переменилась. Я и представить не могла, что от Эндрю могут исходить такие потрясающие чувственные волны, способные накрыть тебя с головой.

Он начинает второй куплет, ритм снова замедляется, в баре не остается ни одного человека, кто устоял бы перед его обаянием: Эндрю полностью овладел вниманием каждого. Некоторые, не в силах сдержаться, начинают танцевать, другие просто раскачиваются, парочки теснее прижимаются друг к другу, да и понятно, иначе относиться к его пению невозможно. А я… Я просто гляжу затаив дыхание на сцену и всем своим существом, каждой клеточкой вбираю в себя удивительные звуки, которые льются оттуда. Они подобны сладкой отраве, перед которой невозможно устоять: они завораживают меня, очаровывают, сила этой музыки способна разнести в клочья мою душу, и все равно, я готова пить эти звуки еще и еще.