главной темой лите­ратуры. Могло создаться впечатление, что в литературе постоянно появляются новые темы. В действительности имело место насильственное сужение и ограничение те­матики.

Человек воспринимается, как винтик в машине, как представитель социальной группы или класса. Рабочий не может быть отрицательным типом, — разве только он саботажник или скрытый троцкист! Представитель старо­го порядка не может быть положительным типом — раз­ве, если он в конце концов узрел свет советской истины.

«Социальный заказ» упрощал всякую тему, даже если эта тема отвечала требованиям жизни. В результате этой опеки могла создаваться только литература низкого каче­ства. Основной цвет еврейской литературы в Советском Союзе — серый. В ней относительно мало такого, что остается надолго, что может войти в общий поток ми­ровой еврейской литературы. Мы остановимся в дальней­шем только на тех авторах и тех произведениях, которые все же являются ценным вкладом в литературу на идиш и опустим десятки других.

Литература находилась как бы в обручах. Чистая ли­рика почиталась контрреволюцией. Национальные эмо­ции — до войны — находились под табу. Писатель мог описывать только настоящее или недавнее прошлое.

За это духовное закрепощение писатель получал свою «порцию мяса». Он принадлежал к привилегированным в советском обществе. Материально он был обеспечен, но, с другой стороны, у него возрастал страх за завтрашний день — как бы не провиниться и не утратить все привилегии, а может быть, как в период чисток в 30 годах, — и самую жизнь. В таких условиях почти невозможно знать, — что в данном произведении написано в соответствии с по­буждениями писателя, а что продиктовано страхом или погоней за специальным вознаграждением.

Для писателя, согласного пойти на службу к режиму, открывалась возможность сделать относительно хорошую карьеру. Поэтому, — до тех пор, пока литература на идиш не была окончательно воспрещена, — мы встречаем в ней много новых имен: Е. Казакевича, Аврама Гонтара, А. Вергелиса, Гершеля Диаманта, Мотла Гарцмана, Рохл Беймвол, Яшу Зелдина, Файвл Ситова, Бениомина Гутянского, Мотла Талалаевского, М. Тайфа. Было достаточно работы для старших писателей и для переводчиков.

На идиш переводилась и пропагандная литература то­го времени — писания Маркса, Ленина и Сталина, — и произведения классиков мировой и русской литературы и советских писателей.

Среди переводчиков следует выделить имя И. Гольд­берга, переводившего Шекспира. Переводами занимались также литературные критики и известные писатели, как напр. Дер Нистер. Для еврейских писателей, как впослед­ствии для Бориса Пастернака, — переводы были способом бегства из колодок, в которые власть загоняла литератур­ное творчество.

В десятилетие 1925-1934 шла кипучая издательская деятельность. Кроме оригинальных произведений и пере­водов, издавалось много учебников с тиражом в десятки тысяч экземпляров. По официальному отчету, в 1926­1935 гг. были опубликованы произведения 326 авторов. Но уже 1935 год стал началом ниспадающей линии, хотя некоторые художественные произведения достигали тира­жа до десяти тысяч экземпляров. Так, книга стихов Изи Харика «Душой и телом» разошлась в количестве 12-ти тысяч.

Нигде литературная критика не играла такой круп­ной роли, как в Советском Союзе. Кроме профессиональ­ных критиков, ею занимались редакторы газет и журна­лов и ученые литературоведы. Кроме того, действовали и многочисленные опекуны по части «благонадежности» — руководители евсекции, а потом явные и тайные «секрет­ные сотрудники» Чека (например Шахно Эпштейн). Ли­тературная критика была еще более скована, чем литера­тура. Разумеется, литературная критика должна была быть выдержана в марксистско-ленинском духе. Главной задачей критики было следить за тем, чтобы тематика и её разработка была в соответствии с лозунгами дня. Ли­тературные достоинства или недостатки произведения от­ходили в тень.

Моисей Литваков, в качестве главного редактора мо­сковского «Эмеса», в течение долгих лет занимал особо­важную позицию, и его мнения и оценки литературных произведений имели особое значение. Но кто-то обнаружил у него «крамольную» мысль, что еврейская литература должна быть национальной и ведущей «свой род («ихус») от «Цеэну-Урену»[29] Этого было достаточно, чтобы в трид­цатых годах против него выступили с обвинением в «на­ционалистическом уклоне» (Хаим Дунец). Сам Литваков, как и его критик Дунец, пали жертвами чистки.

Самым продуктивным критиком в еврейской советской литературе был Ехезкл Добрушин. Он писал также рас­сказы и драмы. В 1948 г. он был среди арестованных и погиб. Так на критиках оправдывалось старое предосте­режение, что роющий яму другому попадает в нее сам.

Более серьезным вкладом нужно считать чисто-иссле­довательские работы в области литературы. Здесь можно отметить ряд достижений, хотя и в ограниченной сфере. Из трех классиков еврейской литературы Перецом занима­лись только в двадцатых годах, потом объектами исследо­ваний оставались Менделе Мойхер Сфорим и Шолом-Алейхем. Некоторые исследователи концентрировались, главным образом, на эпохе Гаскалы. Таков был Макс Эрик, один из способнейших исследователей старой еврейской литерату­ры, который после своего переезда в Россию в 1929 году занялся исключительно этой эпохой. Его арестовали в 1936 году, и он скончался в тюрьме в октябре 1937 года.

Ценную исследовательскую работу «Еврейская литера­тура в XIX столетии» опубликовал Меир Винер (он погиб в начале войны). Арон Гурштейн сделал свой вклад в изуче­ние классиков и Аврама Гольдфадена (Гурштейн пошел добровольцем на войну и был убит в 1941 г.). Статьи о ев­рейских писателях в советской энциклопедии писал Исаак Нусинов (погиб в тюрьме в 1951 году). В 1919 году блеснул своей работой «Основные штрихи еврейского реализма» Наум Ойслендер. Нельзя не отметить, что самый крупный исследователь еврейской литературы Израиль Цинберг оставался всецело верным своему собственному направле­нию и совершенно не подвергся влиянию окружения. И он умер в советской тюрьме (по-видимому, в 1938 г.). Труд его жизни «История литературы у евреев» (первые восемь то­мов) был напечатан за пределами Советской России.

В 1920-х и 1930-х годах в Киеве, в Минске, в Мо­скве, а также в Харькове и в Одессе усердно занимались изучением языка идиш. Упомянем три главных имени в этой области: Нахума Штифа, работавшего в области еврейско­го стиля (он вернулся в Советский Союз в 1926 году, скон­чался в 1933), Айзика Зарецкого, занимавшегося еврейской грамматикой и, наконец исследователя диалектов Мордехая Венгера (покончившего самоубийством в 1929 году). Его ученик Лейзер Виленкин составил, на основе материалов, собранных его учителем, языковый атлас о распростране­нии идиш в Советском Союзе. Эти исследователи имели также талантливых учеников, как А. Спивак и Эли Волко­вич. Упомянутые работы являются серьезным вкладом в еврейское языковедение, хотя, конечно, и в этой области приходилось придерживаться официальной линии. Харак­терно, что даже название журнала Нахума Штифа «Еврей­ский язык» было заменено более соответствующим совет­скому стилю названием — «На языковом фронте». И в лингвистике действовала борьба с «уклонами».

В области изучения еврейской народной песни отме­тим сборники И. Береговского и