«Батской Ткачихи?»

«Она ведь много полезного рассказала, правда? Что ж, довольно. Храни тебя Бог».

И Юстин с Плацебо ушли от Януария. Они поняли, что от своего решения он не отступится. Поэтому они пустились в тайные переговоры с девушкой, чтобы помочь другу как можно скорее жениться на ней. Кстати, звали ее Мая. Было бы слишком большой тратой времени рассказывать обо всех приготовлениях к свадьбе – о землях, записанных на имя Маи, о дорогих нарядах, обещанных ей. И вот настал день свадьбы. Мая с Януарием торжественно отправились в церковь, чтобы вкусить великое таинство брака. Священник с епитрахилью на плечах встал перед алтарем и заповедовал Мае подражать Сарре и Ревекке – мудрым и преданным женам из Святого Писания. Затем он прочитал несколько молитв, осенил жениха и невесту крестным знамением, попросил Бога благословить их и выполнил все остальные положенные обряды. Так они обвенчались со всеми церемониями. Потом новобрачные пришли в дом Януария и воссели во главе пиршественного стола, усадив вначале всех гостей. Дом наполнился шумом празднества и музыкой, звуками пира и попойки; такого еще не видывали во всей Италии. Музыкальные инструменты отличались такой тонкостью и изяществом, что могли бы сравниться с арфой Орфея и золотой лирой Амфиона. Когда слуги вносили в зал очередное блюдо, менестрели играли на трубах, производя больший шум, нежели Иоав слыхал на горе Сион, или Феодамант при осаде Фив. Казалось, сам Вакх разливал вино на этом пиру. А это кто там смеется и улыбается гостям – уж не Венера ли? Конечно же, она самая. Ведь Януарий давно был ее преданным служителем. Теперь он решил попытать свои силы на супружеском поприще, как некогда растрачивал их на холостяцком. И богиня любви, зажав в обеих руках по горящей головне, танцевала перед невестой и женихом. И вот что я еще скажу. Сам бог брака, Гименей, никогда не видел более веселого жениха, чем Януарий. Не говори больше ни слова, Марциан Капелла! Ты уже писал о великолепном браке Филологии с Меркурием, ты превозносил песни, которые пели им Музы. Но перо у тебя чересчур коротко, а язык слишком мал, чтобы справиться с описанием свадебного празднества Януария и Маи. В этот день нежная юность сочеталась браком с хромоногой старостью. Достанет ли чернил у тебя в чернильнице? Такое описать нельзя. Никто не поверил бы, что это так забавно. Проверьте сами. А потом скажите – лгу я или нет.

Одно удовольствие было глядеть на юную невесту Маю, нарядно разодетую. Она выглядела как королева фей. Даже Есфирь не была такой красавицей, когда приглянулась персидскому царю. Описать ее красоту невозможно. Мой язык отказывается подобрать верные слова. Скажу лишь, что ее имя отражало существо ее прелести: она была так же свежа и мила, как майское утро. Старик Януарий был очарован. Всякий раз, как он бросал на нее взгляд, то будто впадал в сон. Он воображал себе их первую брачную ночь. Он представлял, что сожмет ее в объятьях крепче, чем Парис Елену. Но он заранее жалел ее. Ведь она в эту ночь станет его жертвой, он может причинить ей боль. «Увы, – мысленно обращался он к ней, – ты такое нежное создание! Надеюсь, Господь даст тебе силы выдержать мой натиск. Я изнемогаю от охоты, выражаясь мягко. Боюсь, тебе трудно будет со мной сладить. Да не попустит Бог, чтобы ты от меня настрадалась. Знаешь, чего мне хочется больше всего? Мне хочется, чтобы наступила ночь. Мне хочется, чтобы эта ночь длилась вечно. И, наконец, мне хочется, чтобы все эти люди ушли». И он, как мог деликатно, намекал гостям, чтобы они поскорее разошлись по домам. Он ведь был честным человеком.

Наконец пришло время подниматься из-за стола. Мужчины принялись танцевать и крепко пить, а женщины рассыпали пряности по всему дому. Все были довольны – все, кроме одного-единственного сквайра по имени Дамиан. Он каждый день нарезал мясо, прислуживая за столом Януарию, но сегодня ему приглянулось нечто более аппетитное. Его так пленила красота Маи, что он чуть не лишился разума. Помните, как Венера танцевала с двумя горящими головнями в руках? Так вот, одну головню она воткнула прямо в сердце Дамиану. Он едва держался на ногах. Он едва не падал в обморок. Он как можно скорее ушел с пира и улегся в кровать. Там мы и оставим его – пускай льет слезы и жалобы, пока Мая не сжалится над ним.

О, пагубный огонь, что тлеет в соломенном тюфяке! Враг внутри дома – опаснейший из врагов. Слуга-предатель подобен гадюке, пригретой на груди; он – коварный изменник. Да избавит от него Бог всех добрых людей. О Януарий, будь осторожен! Ты сейчас занят лишь мыслями о наслаждении, но не спускай глаз с Дамиана. Твой сквайр, твой собственный слуга собирается нанести тебе урон. Надеюсь, Бог поможет тебе вовремя поймать его. Нет худшей напасти на свете, чем лукавый слуга-предатель.

Солнце уже описало свою золотую дугу на небосводе и больше не могло медлить на горизонте гаснущего дня. Явилась ночь – и тьма окутала землю. Веселые гости покинули брачные чертоги, вознося благодарности Януарию, и в радостном расположении духа поскакали по домам. Улеглись ли они сразу же спать? Этого я не знаю. Зато я знаю, чем мечтал заняться Януарий. Он только о постели и думал. Он не мог дольше ждать. Поэтому он приготовил себе любовный напиток – горячий пунш из сладкого вина с пряностями. Еще он пожевал кое-каких лекарственных травок, следуя советам Константина Африканского, этого бесстыдного монаха, который написал трактат «О соитии». Он опробовал все известные ему мази и варева. А затем он вернулся к своим близким друзьям, которые еще не покинули его дом, и попросил их «ради любви к Господу» немедленно уходить. Они послушались. Допили то, что оставалось в их кубках, и задернули занавески. Священник благословил супружеское ложе, и к нему подвели Маю. Она была по-прежнему спокойна и молчалива, как камень. Все гуськом вышли из опочивальни и оставили жениха с невестой наедине.

Как только последние гости ушли, Януарий вцепился в Маю. Она ведь была его весной, его раем, его женой. Он хватал и лапал ее, целовал ей щеки и губы. Щетина у него была жесткая, как шкура у старой акулы. Лицо у него было как кустарник с шипами, и он исколол ей всю нежную кожу. А потом заворковал над ней:

«Ах, моя милая, милая моя, я должен посягнуть на твое тело, дорогая, и сделать тебе больно. Да, тебе придется потерпеть, прежде чем я закончу свое дело. Но послушай, уточка моя! Ни один хороший работник не станет торопиться без нужды. Тут нужно все делать медленно и верно. Времени у нас хоть отбавляй. Мы ведь теперь повязаны священными узами брака, так что торопиться нам ни к чему. Нас благословил священник. Мы можем делать все что угодно, и это не будет грехом. Ведь человек не может порезаться собственным ножом. Закон разрешает нам немножко позабавиться друг с другом».

С этими словами он навалился на жену, проник в нее и так пропыхтел всю ночь. Потом он слез с нее и подкрепился хлебом, смоченным в хорошем красном вине. А затем уселся на кровать и принялся громко петь. Он плотоядно посматривал на жену и облизывался. Он был резов, как жеребенок, и распутен, как обезьяна. Когда он запел, вокруг его шеи затряслась дряблая кожа. Вдруг голос у него пропал, вместо пения послышалось хриплое карканье. Кто знает, что обо всем этом подумала Мая? Она глядела на него, а он сидел на постели в одной ночной сорочке и в ночном колпаке, с морщинистой шеей и костлявой рожей. Можно не сомневаться – ей вряд ли понравилось такое представление.