Это и есть второй из отмечаемых нами общих мотивов: почти все без исключения политические образования рано или поздно начинали полагаться, даже в управлении крупными территориальными единицами, на наемных чиновников, а не на высокопоставленных наместников – герцогов, графов и наследных кастелянов, как прежде. Пока еще не везде им выплачивалось жалованье (Франция, Англия и Италия были в этом отношении первопроходцами), но их переводили с места на место, тем самым лишая возможности передавать должность по наследству, и в любом случае выбирали не из самого благородного сословия – из мелкой знати, бюргеров, а в Германии даже формально несвободных, – что еще больше препятствовало утверждению ими самостоятельной власти, чего правители и добивались. Чиновники были склонны к коррупции – и с тех пор это так и повелось (человеку хочется конвертировать в личное богатство чужую власть, орудием которой он служит), – но при этом хранили верность правителю, поскольку властью их наделял лишь статус проводника власти верховной, и чем лучше наемник справлялся со своей задачей, тем надежнее мог удерживать эту власть. Ближе к XIII веку они все чаще стали получать специальное образование – богословское, если речь шла о духовенстве, обучение нотариальному делу, если речь шла о светских лицах, и юридическое в случае и тех и других. Чиновники и советники «из простых» не были новшеством; как мы видели в главе 4, именно таким был Эйнгард при Карле Великом – образованный мыслитель откуда-то из центральной Германии, продвинувшийся по социальной лестнице благодаря своему уму и образованию и сумевший при этом не проникнуться свойственной традиционным аристократам спесью. Кроме того, правители, начиная с Меровингов, часто назначали клириков – как знатного происхождения, так и нет – на административные должности: отчасти потому, что священник с большей вероятностью знал грамоту, но отчасти и потому, что он не мог передать должность по наследству. У преуспевающих придворных духовного звания был иной путь – в епископы, и так было заведено у королей начиная с Дагоберта I в VII веке до Оттона I в X веке и у Генриха I и Генриха II в Англии XII столетия. Однако с 1150–1200 годов начинает складываться отдельное карьерное поприще и для чиновничьей прослойки, а в некоторых случаях и цеховая принадлежность. Это было в новинку. Давайте рассмотрим несколько примеров такого карьерного роста, а потом поговорим о том, как изменилась сама организация управления, поскольку эти перемены были одновременно и причиной, и следствием растущего профессионализма чиновников.

Показательный пример такой карьеры, сделанной английским духовным лицом, – жизненный путь Вальтера Мертонского (ок. 1205–1277). Выходец из заурядной небогатой семьи, он учился правоведению в Мертонском монастыре в Суррее. Когда в 1236 году (именно в этот год, судя по всему, Вальтер Мертонский был рукоположен) туда приехал король Генрих III, священника взяли в помощники канцлера, одного из двух главных министров королевства в тот период. В 1240 году он проводил межевание королевских земель на юго-востоке Англии, в 1240-х трудился в Дареме на севере, к 1258 году выступал заместителем канцлера. В 1261–1263 годах стал канцлером сам – в разгар баронского восстания, а затем снова в 1272–1274 годах при Эдуарде I. Как и множество его предшественников, в конце концов он был возведен в сан епископа Рочестерского (1274–1277), но к тому времени ему было уже под 70, и назначение явилось, скорее, последней наградой перед уходом на покой, а не вершиной карьеры. Однако свою выгоду из карьерного роста он извлек. С 1240-х годов Вальтер Мертонский последовательно накапливал земли, что отражено в подробной документации, и к 1260-м годам был уже достаточно состоятелен. На этих землях в 1264 году он основал Мертонский колледж в Оксфорде – заведение, где предстояло обучаться следующему поколению государственных чиновников, не в последнюю очередь многочисленным племянникам самого Вальтера[277].

Прекрасный пример карьерного пути, пройденного светским лицом, демонстрирует Гийом де Ногаре (ок. 1260–1313): рожденный в сельской местности под Тулузой, также в заурядной незнатной семье, он изучал римское право, а к 1287 году преподавал его в Университете Монпелье на крайнем юге Франции. Так он попал в поле зрения короля, и в 1293 году де Ногаре уже выполнял поручения Филиппа IV и занимал должность королевского судьи в Бокере на окраине Прованса. Пока это была самая обычная карьера местного масштаба, но в 1295 году, когда де Ногаре прибыл к королевскому двору в Париже, начался резкий взлет. С этого времени до самой кончины он постоянно вращался на королевской орбите: был назначен королевским уполномоченным в Шампани, участвовал в заседаниях королевского совета в Париже, а в 1307–1313 годах состоял хранителем королевской печати (примерный аналог должности канцлера в Англии). Гийом де Ногаре был верным сторонником короля и принимал деятельное участие в его самых сомнительных начинаниях: именно он в 1303 году арестовал Бонифация VIII (в результате дерзкой операции, из-за которой на него ополчились и следующие папы – он получил прощение лишь в 1311 году), руководил изгнанием евреев из Франции в 1306 году и показательными процессами над тамплиерами в 1307 году. Как и Вальтер Мертонский, он существенно, хоть и не баснословно обогатился за это время (его боялись и ненавидели, но в систематическом незаконном присвоении не обвиняли никогда): де Ногаре располагал достаточно обширными владениями между Монпелье и Бокером, либо купленными на крупные денежные подарки от Филиппа IV, либо полученными прямым пожалованием. Этот предшественник Томаса Кромвеля был обязан своей впечатляющей карьерой не только королевскому покровительству и собственной политической хватке, но и глубокому знанию римского права, поскольку именно на него он опирался в своих действиях[278].

В знаниях и опыте королевская (а в Италии – городская) власть нуждалась все больше – управление постепенно усложнялось. Об этом усложнении красноречиво свидетельствуют письменные документы, делопроизводство, право и подход к решению проблем, что мы по очереди и рассмотрим. В Англии, которая выступала в этой области первопроходцем, по крайней мере со времен «Книги Страшного суда», объем письменной документации в XII–XIII веках стремительно разрастался, в том числе за счет дошедшей до наших дней казначейской отчетности на длинных пергаментных свитках начиная с 1130-х, которая к 1200-м пополнилась также судебными решениями и административными приказами. Это больше похоже на одержимость, чем на действительное развитие делопроизводства, поскольку, судя по всему, потом в эти свитки мало кто заглядывал; однако, согласно часто цитируемым подсчетам Майкла Клэнчи, расход воска для печатей в английской канцелярии с конца 1220-х до конца 1260-х годов вырос почти в 10 раз, с 3,6 до 31,9 фунта в неделю, что указывает на существенное увеличение документооборота, поскольку воск использовался для запечатывания писем, которые действительно высылались из данного учреждения[279]. Схожая интенсификация деятельности наблюдается и в папской канцелярии, архивы которой дошли до нас со времен Иннокентия III почти полностью. То же самое демонстрируют уцелевшие архивы итальянских городов: мы располагаем их государственными реестрами начиная с XIII века, в частности уголовными судебными реестрами Болоньи и Перуджи, которые велись с 1226 и 1258 года соответственно, и расходными книгами сиенского казначейства «Биккерны», которые документировали доходы и расходы города и также велись с 1226 года[280]. О развитии делопроизводства свидетельствуют и появление реестров как таковых, и устойчиво растущее число записей в них.