— Рут, — сказала женщина-полицейский, сказала так ласково, что сердце у Рут упало, и она, вся обмякнув, позволила Квентину уложить себя на диван, а он и отец Лу присели рядом. Они сжали друг другу руки, сцепившись так крепко, словно прикованные друг к другу, и стали слушать, как Рэфи и Джессика говорят им о том, что жизнь их теперь изменилась круто и непонятно, о том, что их сын, брат и муж оставил их так же внезапно, как только что вернулся к ним.

Когда Санта разложил подарки в каждом доме по всей стране, когда огни в окнах стали меркнуть, венки над дверью стали словно в прижатые к губам пальцы, шторы и жалюзи опустились на окна, как веки погружающегося в сон человека, за несколько часов до того, как индейка проломила окно другого дома на другом конце города, Рут Сафферн пришла к новому осознанию того, что, несмотря на потерю мужа, у нее остались дети от него, а вся семья Лу поняла в эту волшебнейшую из всех ночей в году ночь, какой необыкновенный подарок получили они от Лу в предрассветный час рождественского утра.

Рэфи внимательно глядел на мальчишку, желая узнать, как отреагирует тот на рассказанную ему историю. Наступило молчание.

— Как вы все это узнали?

— Сложили сегодня из обрывков того, что рассказали его домашние и коллеги.

— А с Гейбом вы не говорили?

— Раньше и очень коротко. Он должен прибыть к нам в отделение.

— И вы утром заезжали к Лу домой?

— Да.

— И дома его не было?

— Ни малейшего следа. Хотя постель, на которой он лежал, была еще теплая.

— Вы все это придумали?

— Ни слова не придумал.

— Считаете, что я вам поверю?

— Нет, не считаю.

— Так зачем тогда это все?

— Рассказчик рассказывает, а верить ему или нет — дело слушателей. Рассказчику это все равно.

— Но сам-то рассказчик верить должен?

— Должен он только рассказывать, — и Рэфи подмигнул мальчику.

— Но вы верите?

Рэфи оглядел комнату, проверяя, не пробрался ли в нее кто-нибудь без его ведома. Смущенно пожал плечами, покачивая головой.

— Один ведет рассказ об уроке, полученном кем-то другим, а сам рассказ может стать уроком еще кому-то.

— Ну и что это значит?

Рэфи попробовал избежать ответа, отхлебнув вместо этого кофе.

— Вы сказали, что это урок. Какой же?

— Ну, если ты настаиваешь, мальчик мой… — Рэфи сделал большие глаза.

— Давайте, выкладывайте!

— Урок в том, чтобы дорожить теми, кого любишь, — смущенно начал Рэфи. — Понять, кто в жизни для тебя главный и что действительно важно, и сосредоточиться на этом. — Он кашлянул и отвел глаза, непривычный к тому, чтобы поучать и произносить проповеди.

Мальчишка закатил глаза и притворно зевнул.

И Рэфи, отбросив смущение, уцепился за последнюю возможность достучаться до подростка, прежде чем сдаться окончательно и прекратить разговор. Лучше бы ему отправиться домой, чтобы поспеть к рождественскому ужину, хотя бы ко второй перемене, вместо того чтобы торчать здесь с этим трудным парнишкой.

Он наклонился к столу.

— Гейб сделал Лу подарок, подарок особый и очень ценный. Я не стану мучить тебя загадками, потому что собираюсь уехать и оставить тебя поразмышлять в одиночестве над тем, что ты сделал. Но если ты пропустишь мимо ушей мои слова, то так и останешься до конца своих дней обозленным на весь мир, так и пойдешь по жизни.

— Ладно, — сказал мальчишка и выпрямился, словно готовясь к обороне, словно перед учителем, собирающимся сделать ему выговор.

— Гейб подарил Лу время, сынок. Мальчишка сморщил нос.

— О, тебе сейчас четырнадцать, и ты думаешь, что времени у тебя в запасе навалом. Но это не так. Времени нам всем не хватает. А тратим мы его напропалую, тратим нещадно, с энергией и неразборчивостью покупателей на рождественской распродаже. Начиная с этого дня они станут толпиться на улицах и осаждать магазины, они раскроют кошельки и вытрясут оттуда все до последнего. — На секунду Рэфи словно бы уполз в свою скорлупу, как черепаха в свой защитный панцирь, спрятал глаза за густыми седоватыми бровями.

Мальчишка подался вперед и взглянул на него со злорадством: это внезапное проявление чувства лишь позабавило его.

— Но денег можно заработать вновь, и все это знают.

Рэфи тут же опомнился и поднял глаза на мальчика, словно только сейчас заметил его присутствие в комнате.

— Вот почему время и ценнее, не так ли? Оно дороже денег, дороже всего на свете. Время нельзя заработать вновь. Прошедший час, прошедшие недели, месяцы, годы уже не вернешь. Лу Сафферну не хватало времени, и Гейб добавил ему еще немного, чтобы помочь ему завершить все дела как положено. Вот в чем состоял его подарок. — Сердце у Рэфи колотилось как бешеное. Он опустил глаза к чашке с кофе и отодвинул ее, чувствуя, как в груди опять что-то сжалось. — Чтобы можно было все исправить и наладить, прежде чем…

Задыхаясь, он ждал, пока отпустит спазм.

— Думаете, сейчас уже поздно? Ну, вы понимаете… — Мальчишка повертел в руках завязку капюшона и смущенно пробормотал: — Ну, чтобы мне исправить все с моим…

— С твоим отцом?

Мальчишка пожал плечами и отвел глаза, не желая ответить утвердительно.

— Исправить никогда не поздно. — Рэфи неожиданно осекся, словно от какой-то внезапной мысли, потом кивнул, как бы окончательно с ней соглашаясь. Шаркая ногами по полу, он отодвинулся на своем стуле, встал:

— Погодите, куда это вы?

— Наладить кое-что, сынок. Исправить. Хорошо бы ты сделал то же самое, когда появится твоя мама.

В ответ на это голубые глаза парнишки заморгали, и в них сверкнуло детское наивное простодушие, ранее заслоненное гневом и смятением.

Рэфи шел по коридору, на ходу ослабляя галстук. Он слышал, что его окликнули, но не остановился. Вышел из служебных помещений в приемную, пустовавшую в этот рождественский день.

— Рэфи! — Его догоняла Джессика.

— Да. — Он наконец обернулся, чуть запыхавшись.

— Вы хорошо себя чувствуете? У вас вид, как будто вы привидение увидели. Что-нибудь с сердцем? Все в порядке?

— Я прекрасно себя чувствую, — сказал он. — Все нормально. Что ты так взбаламутилась?

Джессика, прищурившись, смерила его взглядом. Она догадывалась, что он лжет.