Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну и? Ты видел, что там?
«Ты видел Джульет, ты видел ее?»
– Да. Но только я не понимаю, зачем ты ее прятал. Там ничего нет. Лишь несколько секунд аудиозаписи.
– А видео нет?
– Нет. Ты был прав. Камера накрылась. Сами виноваты, что не взяли аппарат получше. Глупо получилось. Потратили все бабки на поездку и не купили самую важную вещь.
– Ты сказал, что там есть аудио. – Я надел наушники. – Прокрути запись для меня.
– Нечего там слушать, скучно, Сай.
– Делай, что говорят.
Он закатил глаза, и мне пришлось сдержаться, чтобы не врезать ему еще разок.
– Окей, окей.
Уши мои наполнил свист высокогорного ветра, и я закусил внутреннюю сторону щеки. Меня передернуло. Раздался шорох, – камера терлась о мой костюм? – а потом еще секунд двадцать шипения. Вот и всё.
– Прокрути еще раз.
– Господи, Сай! Остынь.
– Делай.
Я прослушал запись еще раз, напрягая слух. Но ничего не услышал, кроме знакомого шума ветра на Эвересте. Никаких пальцев в твоем сердце, никаких голосов из загробного мира. Ничего вообще.
Я провел много часов в барокамере, сделал несколько рентгеновских снимков, чтобы определить степень повреждения пальцев, и наконец, в один дождливый вторник, услышал печальную новость, сидя в кабинете консультировавшего меня доктора Грюала. Своим неизменно бодрым тоном он сообщил, что я потеряю две трети мизинца, а также треть среднего и треть безымянного пальцев, а большой и указательный пальцы останутся целыми и невредимыми, так что рука моя превратится в клешню. В тот момент, сидя в бежевом кабинете с мягкими акварелями и мебелью из нержавеющей стали, я мог думать только об одном – о Малколме и его пальцах, хранившихся в банке.
Чик-чик. Пальцы в твоей банке, парень, пальцы в твоем сердце.
Не стану вдаваться в подробности самой операции; при желании снимки можно увидеть на нашем сайте вместе с подборкой «Пять отвратительных нюансов обморожения, о которых вы точно не знали», которую Тьерри убедил меня написать. Должен сказать, что поначалу я ужасно стеснялся своей изуродованной руки. Я просто возненавидел из-за этого всякие банальные действия, вроде получения сдачи в магазине на углу; но в конце концов в излюбленной манере Саймона Ньюмена я перестал обращать на это внимание. Я пытался смеяться, когда Тьерри шутил насчет моей неспособности показать «вулканский салют»[80], – черный юмор всегда был способом справляться со всяким дерьмом, в которое окунала нас жизнь, – однако мое чувство юмора исчезло, отправившись вдогонку за отрезанными фалангами пальцев.
По мере того, как заживали раны, во мне постепенно просыпалась ненависть к себе. Я часто ловил себя на том, что зацикливаюсь в своих мыслях на всевозможных «а что, если бы». Что, если бы ты отправился на вершину вместе с Вандой, остался бы Марк в живых? Остался бы Марк в живых, если бы ты тогда сдал Малколма? А что, если ты и на самом деле такой ужасный человек? Что, если всё, что ты видел, реально? Что, если ты сошел с ума и тебе пора в психушку?
Читатели постепенно утратили интерес к этой истории, но сайт продолжал разрастаться. Через неделю после того, как мне отрезали пальцы, Тьерри сунул мне под нос целый ворох бумаг – контракт, подтверждавший наше право собственности на компанию «Путешествие на темную сторону»: шестьдесят процентов – ему, сорок – мне.
– Шестьдесят на сорок – это потому, что я вложил наличные и свое время, Сай.
В ответ я помахал недавно прооперированной правой рукой.
– Тогда как мой вклад составляет всего-то полфунта мяса.
Он скорчил страдальческую гримасу.
– Если хочешь пятьдесят на пятьдесят, ты только скажи, Сай.
– Нет. Всё нормально. Я и этому рад.
И я не лгал. Мне действительно было все равно.
А ему предстояло жить дальше, постоянно жалея об этом.
Здраво рассудив, что вряд ли мы сможем общаться с представителями рекламодателей в нашей убогой гостиной, Тьерри взял в субаренду часть товарного склада, расположенного в шикарном районе Хэкни, – у трех художников, финансируемых каким-то трастовым фондом. Изобретательный и предприимчивый, как всегда, он нанял преданного делу агента по продажам, работавшего исключительно за комиссионные, а также несколько писателей-фрилансеров и стажеров, которые, казалось, были счастливы готовить контент для сайта за жалкие гроши. Тьерри с радостью взял бразды правления в свои руки, – он обожал контролировать ситуацию, – а я стал пассивным партнером.
Сердце мое к этому не лежало, что бросалось в глаза. В конце концов мне поручили отвечать на письма и модерировать комментарии. После того, что я пережил и что видел, всё это казалось пустым и бессмысленным ребячеством. Бывали дни, когда я даже не удосуживался заглянуть в почтовый ящик. А иногда я ловил себя на том, что пролистываю комментарии, не читая, и удаляю что-то случайным образом.
Я не последовал совету Робби обратиться к психотерапевту.
В этот период на каком-то этапе – я и правда не помню, когда сделал это, – я создал файл, озаглавил его «ПОЧЕМУ Я ЭТО ВИДЕЛ» и написал в нем следующее:
Травма после пещер.
Своего рода психотический срыв.
Возможно, зона смерти – это проницаемые ворота в другой мир.
Нет. Чушь. Я живу не в каком-то японском фильме ужасов (но Эд МЕРТВ, а ты видел его там; ты хочешь сказать, что Эд – разъяренный горный дух?).
Я сошел с ума.
Джульет сошла с ума.
У нас обоих посттравматическое стрессовое расстройство, потому что после всяких трагических событий люди часто испытывают ощущение постороннего присутствия или переносятся в прошлое.
У нас обоих была травма головы, и мы не помнили, когда ее получили.
У обоих была гипоксия (но почему без других симптомов?) и масса иных причин для появления синдрома Третьего Человека: монотонные действия, реакция мозга на переохлаждение и стресс, одиночество, травма, потеря («эффект вдовы», хотя я ведь не скорбел по Эду, верно?).
Ты видишь то, что хочешь видеть.
Подсознание пыталось мне подсказать, что, если я найду рациональное объяснение случившемуся на горе и в Куум Пот, я поправлюсь и стану опять нормальным. Как и Джульет, я хотел верить в то, что всему виной гипоксия, только в глубине души не мог это принять.