«Ох, как плохо! – думала я. – Как плохо! Здесь ведь территория урагана. Вот и Бам уже как сумасшедший скачет с одного дуба на другой, качается на концах ветвей, и его шерсть ярко пламенеет в порывах ветра». Ураган был совсем рядом.

Я сказала Яннику на языке жестов: Вам нужно уходить.

– Ох, ты хоть передо мной-то не притворяйся! – вмешалась мадам Монтур. – Мне известно, что ты прекрасно умеешь говорить, когда захочешь. И я знаю, что́ именно ты выкрала у меня из дома, пока мы с Рейно разговаривали!

И тогда я теневым голосом сказала ей: Убирайся! – потому что уже и листья на деревьях затрепетали, и ветер становился все сильнее. Он пока еще не совсем окреп, однако похолодало, и я прямо-таки чувствовала, как над поляной собираются тучи, как они кружат, создавая воронку, точно вода, уходящая в сточное отверстие ванны.

Но мадам Монтур, похоже, ничего не замечала.

– Ты вломилась в мой дом! – орала она. – Я могла бы заявить на тебя в полицию!

– Ты украла папку Нарсиса, – грозным теневым голосом сказала я.

– Ничего я не крала! – возмутилась мадам Монтур. – Рейно не имел права скрывать от меня дневник моего отца. Да-да, Нарсис был моим отцом, а не вашим! И я имею полное право совершенно точно знать, что именно он вам оставил!

– Пожалуйста, уходите отсюда. Просто уходите, и все. – Я по-прежнему говорила теневым голосом. – Убирайтесь, а то я маме скажу!

Мать Янника усмехнулась:

– Значит, нам нельзя даже заглянуть в принадлежащий тебе лес? Только вряд ли естественное любопытство можно счесть преступлением. Не волнуйся, мы здесь особо не задержимся, верно, Янник? Самое большее еще час и…

Но я была уже охвачена не только гневом, но и самой настоящей паникой, а потому прервала мадам Монтур, заорав уже совсем не теневым голосом:

– Немедленно убирайтесь отсюда! Оба! И никогда больше сюда не возвращайтесь! – И от этого моего нового голоса листья на дубах загремели, точно жестяные. Это был тот самый голос, каким призывают Хуракан. Тучи над головой совсем потемнели, и я всем своим существом чувствовала, с какой скоростью они вращаются – прямо как шерсть на веретене. Я понимала: сейчас по моей вине произойдет ужасная Случайность, но остановиться уже не могла; в эти мгновения мне было бы безразлично, даже если бы их обоих унесло ветром.

Это же мое место. Место, принадлежавшее Нарсису. И ставшее моим личным убежищем. А мадам Монтур явилась сюда и все разрушила, обыскивая мой лес с помощью металлоискателя. Она сорвала решетку с моего колодца желаний, покрыла безобразными ямами мою земляничную поляну. И хуже всего то, что Янник ей помогал. Я чувствовала себя так, словно состояла из крошечных красных семян, удерживаемых вместе лишь жаром и дымом и готовых вот-вот разлететься по ветру.

Янник явно занервничал.

– Мам… – Деревья у него над головой высились, как столбы дыма, а листья на них казались сделанными из сверкающей бронзы. Уже начинали падать крупные капли дождя, тяжелые и горячие, как нагревшиеся в руке монетки. – Мам, по-моему, нам действительно лучше уйти.

У них над головой угрожающе треснула большая ветка, на которой, издавая громкий стрекот, раскачивался Бам.

– Нам лучше уйти, – повторил Янник, потом покосился в мою сторону и, глядя на меня темными глазками, прошептал: – Я не виноват, это она меня заставила… – А потом он повернулся и бегом бросился к дому, зажав под мышкой металлоискатель.

– Янник, ты куда?! Немедленно вернись! – закричала ему вслед мадам Монтур, и тут дождь полил уже по-настоящему, хотя я-то по-прежнему оставалась сухой, поскольку находилась в так называемом оке бури. Крупная ветка над головой у мадам опасно затрещала, закачалась, и я снова сказала голосом Хуракана:

– Немедленно уходите, пока беды не случилось.

Мадам Монтур, опасливо на меня глянула.

– Ты же просто сумасшедшая, притом весьма опасная! Держись подальше и от меня, и от моего сына! – И она поспешила следом за Янником, но не бегом, хотя каблучки ее красивых черных сапожек и отбивали быструю дробь по сухой утоптанной тропе, и в следующий момент та ветка все-таки рухнула на землю прямо у нее за спиной – БАМ! – с каким-то жутким металлическим треском. Мадам Монтур еще быстрее затопала каблучками, и вскоре они с Янником скрылись из виду.

Я, вся дрожа, села прямо на земляничную поляну. Внезапно налетевший шквал сразу улегся. И дождь идти перестал. Небо опять стало голубым. Даже листья на деревьях замерли, хотя многие молодые листочки все же успело сорвать ураганом, и теперь они покрывали землю, точно бледно-зеленые лохмотья.

Бам уже спрыгнул на землю и сидел, аккуратно обвив лапы хвостом. Я что-то невнятно буркнула, стараясь его приободрить и объяснить, что опасность пока миновала. Потом взяла заступ, оставленный Янником и его матерью, и стала закапывать ямы, которыми они так изуродовали мою поляну, а на раскопанных участках вновь посадила вырванные кустики земляники, так что, когда я с этой работой покончила, лишь с трудом можно было отыскать места, где были те ямы. В целом поляна выглядела почти не изменившейся.

А вот с колодцем желаний дело обстояло гораздо хуже. Поставить обратно старую решетку оказалось невозможно, как невозможно было и вновь сделать целыми разбитые камни, извлеченные из стенок колодца. Теперь можно было заглянуть прямо в его холодную гулкую темноту и увидеть глядящий на тебя оттуда кружок неба, похожий на зрачок огромного глаза какого-то существа, затаившего мысль о мести.

Четверг, 30 марта

Прошлой ночью я почти не спал, а когда все же засыпал, то сны снились хуже адских мучений. Потому-то с утра я и пошел в церковь – помолиться в изножии статуи святого Иеронима. Я, наверное, уже несколько лет этого не делал, но сейчас испытывал прямо-таки невероятную потребность навестить покровителя нашей церкви.

Довольно-таки запоздалое признание, отец мой. Только я действительно не особенно верю в учение святого Иеронима. Это ты чрезвычайно высоко ценил его труды, а потому и я на долгие годы оказался в числе его последователей. И все же его сарказм в отношении женщин, презрение к их умственным способностям и неприкрытое отвращение к женскому телу в итоге стали вызывать у меня определенные подозрения и в отношении его проповедей, и – даже! – его перевода Библии на вульгарную латынь. Я хорошо помню, как истово я молился после того пожара в Маро, а ты, отец мой, цитировал слова святого Иеронима: «Лучше поженить, чем сжечь».

Ты произносил это таким тоном, что можно было предположить: с твоей точки зрения, те двое, что погибли во время пожара на речном судне, в общем, того и заслуживали, ибо не состояли в браке, а занимались прелюбодейством и, мало того, спали мертвым сном, поскольку были пьяны. Исходя из всего этого, я оказывался всего лишь орудием в руках высшего разума. А я молился, чтобы, если это действительно так, та страшная чаша выпала бы из моих рук, а Господь вновь занял свое место в сердце моем и я опять стал бы обыкновенным мальчишкой. Но ты, отец мой, ясно дал мне понять: теперь я в долгу перед Богом, и долг мой можно выплатить лишь ценой моей собственной жизни, тогда-то я и согласился совершить этот обмен – за избавление от вины отдал свою жизнь служению Господу.