– Живопись меня совсем не интересует, – отвечает Пейдж, извлекает из сумочки свой диктофон и, не спрашивая моего разрешения, врубает его. – Андерсон! Ты подежуришь у дверей пару минут один?

– Нет и еще раз нет! – отвечает он. – Ничего подобного я делать не стану.

Девушка молча поджимает губы и одаривает его красноречивым взглядом. Дескать, готова убить тебя на месте.

– Пейдж пишет в том числе и для светских хроник. Для «Пейдж сикс», к примеру, – сообщает он мне так, на всякий случай. – Мы с ней пересекались несколько лет тому назад.

– Послушайте меня, Пейдж, – говорю я. – Если вы хотите взять у меня интервью, то я всегда открыта для общения с прессой. Но в данный момент… мы тут открываем выставку одной из наших художниц. Да еще приехала группа, работающая над программой «Портреты американцев», а я уже пообещала им исключительные права на доступ к моей, так сказать, персоне на все то время, пока будет транслироваться эта передача. К тому же… – Я издаю немного нервный смешок, будто у меня сдавило горло и я никак не могу откашляться. Получается такое хрипловатое ха-ха-ха. А чего еще можно ожидать от особы, у которой совсем недавно на голове красовался берет, который так и хотелось сорвать и выбросить вон. – Хочу попенять вам на то, что ваши коллеги все последние несколько недель обращались с Андерсоном не совсем по-человечески. Просто откровенно третировали его. А я как его верный друг…

– И снова мы говорим не о том, – перебивает она меня и тычет диктофон мне под самый нос. Раньше я видела такое поведение репортеров только в кино.

– Нелл! – вопит Рори откуда-то сзади. Я слышу, как что-то падает и разбивается вдребезги, поворачиваюсь и вижу, как одна из наших ваз ручной работы на глазах превратилась в груду осколков, разлетевшихся в разные стороны по полу.

– Ах ты боже мой! – сокрушенно вздыхаю я. – Простите меня, Пейдж. Но, как видите, сейчас не совсем подходящий момент. Позвоните мне через пару недель. Я обязательно постараюсь выкроить время, чтобы побеседовать с вами.

Я прохожу мимо Питера, который собирает черепки в кучу подошвой своего мокасина, и направляюсь в подсобку, открываю дверь в кладовку и ищу там веник. Безуспешно. Тогда я возвращаюсь в свой кабинет, беру стремянку и карабкаюсь по ней вверх, чтобы дотянуться до верхней полки стеллажей. Знаю, что где-то там должен валяться наш портативный пылесос. Шарю по полке рукой, стараясь дотянуться до самой стенки. Пальцы нащупывают стопки каких-то бумаг, скорее всего, судя по скользящей поверхности, это обложки старых глянцевых журналов. Но никакого пылесоса нет и в помине. Но вот пальцы упираются во что-то холодное и острое. Я изгибаю руку и вытаскиваю это «что-то» наружу. Связка позолоченных ключей. Три, если быть точной. Я медленно сползаю со стремянки и начинаю внимательно разглядывать свою находку. По внешнему виду все абсолютно одинаковой формы, словно сделанные под копирку или из одной заготовки. Такой своеобразный комплект, который пока еще никто не разбил на части.

– Эй, Рори! – зову я сестру, возвращаясь в экспозиционный зал. Но она меня даже не слышит. Стены вокруг вибрируют от слишком громкой музыки. Парни из Journey наяривают на всю катушку. Я подхожу ближе. – Послушай, что это? – спрашиваю я.

Сестра ползает по полу на коленках. Она уже отыскала где-то веник и совок. Какое-то время она смотрит на меня снизу вверх и наконец начинает орать, уже не сдерживая себя.

– Ты собираешься мне помогать, в конце концов? До официального начала осталось ровно пять минут. Я очень надеюсь, что Хоуп еще не появилась. Хотя бы свяжись с ней по телефону!

– Успокойся! Не кричи, пожалуйста. Сейчас я созвонюсь с нею. Но вот эти ключи… Они твои?

Рори поднимается с пола, тяжело дыша, и машинально вытирает руки о свои штаны. На бедрах тут же проступает тонкий слой грязи. Вначале я хочу обратить внимание сестры на эту грязь, но тут же передумываю. Пожалуй, моя реплика только еще более усугубит ситуацию.

Рори выхватывает ключи из моих рук и внимательно изучает их.

– Нет, это не мои ключи. Впервые вижу. У тебя все? Тогда иди и позвони Хоуп. Номер ее телефона на письменном столе, на липкой наклейке. И потом сразу же опять вниз, на свой пост у дверей.

Она бросает взгляд на дверь, где маячит фигура Андерсона. Он занят тем, что сосредоточенно разглядывает носок своего ботика. Рори делает еще один пафосный вздох и снова начинает собирать с пола осколки.

Я сжимаю связку ключей в своей ладони с такой силой, что их острые края впиваются в мою кожу. Чем-то эти ключи важны для меня. Нутром чую, за ними что-то стоит. Я возвращаюсь в кабинет и сажусь в кресло. Стараюсь направить поток своего сознания в сторону тех самых свободных ассоциаций, которые мы практиковали вместе с Лив. Ситуация, похожая на избитый штамп: ключ, который должен отпереть что-то во мне самой. Но в глубине души я понимаю, что мне надо попробовать. Но чего-то мне явно не хватает. Откидываюсь на спинку кресла, закрываю глаза, вдыхаю прохладный воздух, пытаюсь расслабиться. Постепенно гомон толпы, громкая музыка – все это приглушается и сливается в один ровный гул. Да, мне не хватает компаса. Внутренний голос молчит. Никакой подсказки, в каком направлении двинуться, чтобы напасть на верный след и выйти на нужную тропу. И где здесь пролегает безопасная территория? И в какой стороне находятся заминированные поля? В той своей прежней жизни я бы наверняка доверилась собственной интуиции или покопалась бы в завалах памяти. Но сегодня у меня нет ничего, ни памяти, ни интуиции. Пожалуй, именно отсутствие природной интуиции заставляет меня чувствовать себя такой уязвимой, такой незащищенной. Плыву по воле волн, полностью вверяясь своей матери, сестре, мужу, своему психиатру и даже недавно приобретенному другу Джейми. Но что это за жизнь, когда ты не можешь управлять ею сам?

Внезапно в галерее становится тихо. Ставят диск с новой песней, догадываюсь я.

«Маленькая девочка из небольшого городка. Она так одинока в этом мире. И вот она садится в ночной поезд и едет куда глаза глядят».

Что-то вдруг пробегает по моим жилам, словно в меня только что впрыснули порцию адреналина. Я раскрываю ладонь и смотрю на ключи. Три огонька надежды, манящие меня вперед, словно свет маяка. Что-то они пытаются мне подсказать. Я чувствую это. Я знаю это! Об этом говорят мне те крохи инстинкта, ныне упрятанные глубоко-глубоко в самых недрах моего подсознания, того самого инстинкта, который я отчаянно пытаюсь восстановить и вытащить на поверхность своей души. Я закрываю глаза, снова откидываюсь на спинку кресла и слушаю песню. Слушаю ее до тех пор, пока за моей спиной не возникает Рори. Она слегка откашливается и сообщает мне:

– Можешь больше не звонить. Хоуп уже здесь.

Прошло уже более трех месяцев с момента крушения самолета. Календарь неумолимо отсчитывает день за днем. Время не остановишь. Его нельзя пришпилить булавкой к стене и заставить замереть. А я между тем по-прежнему продолжаю барахтаться в том же болоте неопределенности и недосказанности. Хотя когда не знаешь всего того, что со мной приключилось, не листаешь глянцевые журналы, не смотришь телевизор и не слишком глубоко копаешься в глубинах своей памяти, то ни за что не скажешь, что беседуешь с женщиной, которая поздно вечером в последний день июня свалилась на землю прямо с облаков.