Первое время женщине в приветливости соседа мерещился коварный план. Она боялась, что Алексей быстренько женится, наплодит детей, пристрастит Витю к алкоголю и упоит до смерти, а сам завладеет его комнатой.

Но время шло, а ничего не менялось. Еремеев продолжал жить один, сам не пил сверх меры и Витю не приобщал к этому занятию.

Витя не только не деградировал, но, наоборот, как-то даже развился. Вслед за соседом он стал очень рано вставать, делать зарядку, завтракать кашей, которой Алексей охотно с ним делился.

В общем, женщина была благодарна Еремееву, что он освободил ее от кучи мелких забот, и когда прибиралась в квартире, то с удовольствием прихватывала и его комнату.

– Вы же знаете мужчин, – улыбнулась она, – носки с потолка убрали, и порядок. А я и пол ему помою, и окно, и занавеску постираю. Он, может, и не заметит перемен, а все дышать легче будет.

– Еремеев сам вас просил об этом? – поинтересовалась Аллочка презрительным тоном, который совсем не понравился Ирине.

– Нет, что вы! Он, наоборот, всегда говорил, что ему не трудно и он делает не больше, чем делал бы сам для себя, но я-то знала, сколько времени он мне высвободил! Иногда я и две недели могла не приезжать, а один раз не была целый месяц. В отпуск поехали всей семьей. Разве вырвалась бы я без помощи Алексея? Да вот что ходить за примером – как его посадили, мне приходится приезжать в три раза чаще. И Витя скучает.

Опекунша рассказала, что бывала в комнате Еремеева в его отсутствие, потому что он никогда ее не запирал. Может, и хотел бы, но замка в двери не было. Пока Витя жил с матерью, то запираться по комнатам им не было нужды, а после ее смерти, когда стало ясно, что сделают коммуналку, опекунша первым делом врезала замок в Витину комнату, а новому соседу помогать она не собиралась, а у него руки не дошли, так Алексей и жил нараспашку.

«Понятно теперь, зачем он спрятал документы у соседа, – подумала Ирина, – с точки зрения здравого смысла не так важно, есть замок в двери комнаты или нет, но психологически вполне понятно».

– И он не возражал, что вы к нему заходите? – продолжала Алла.

– Как вам сказать… Говорил, что ему неудобно, когда его обслуживают, но что я у него бываю – нет, ни разу не рассердился. Да у него там не то что брать, смотреть было не на что. Мужчины, что вы хотите?

– А одежда?

– Одеваться любил, тут ничего не могу сказать.

– А как относился к вещам?

– Нормально относился, – свидетельница пожала плечами.

– Вы когда-нибудь видели у него сильно испачканную одежду или обувь, или подозрительные пятна?

– Не припомню такого.

– А вы сказали, что он ходил в прачечную?

– Да.

– А не заводил ли он вдруг сам стирку?

– Конечно, заводил. В прачечную он сдавал только постельное белье, а все остальное стирал дома, в машине.

Алла выдержала паузу.

По-хорошему свидетельницу надо отпускать. Все, что она может сказать, – это просто слова, не подкрепленные доказательствами, а просто словам у нас вера небольшая. Чай, не американский суд, где ложь под присягой – страшное преступление. Мы соврем – недорого возьмем.

– А как вы оцениваете, сосед вашего брата был физически сильным человеком? – спросила Алла.

– То есть?

– Как справлялся с физическими нагрузками – как сильный, слабый или очень сильный человек? Чисто по-житейски.

Ирина поняла, что Алла хочет хотя бы так подкрепить обвинение. Чтобы задушить руками молодого парня, надо самому обладать значительной физической силой. Раз Еремеев ею обладает, значит, он и убийца. С точки зрения логики это никуда не годится, но на безрыбье…

Злорадствуя над беспомощностью Аллы, Ирина едва не пропустила ответ свидетельницы мимо ушей:

– Да, он был необычайно сильный. На удивление просто, – свидетельница даже закатила глаза от восхищения, – знаете, у них в квартире турник, еще дядя Володя, то есть Витин отец, повесил, так Алеша выучился на одной руке подтягиваться, раз уж на двух не мог.

– Что? – Ирина подалась к свидетельнице.

– Почему не мог? – нахмурилась Алла.

– Так он же с вертолета упал, – пояснила опекунша, – и с тех пор сломанная рука полностью не восстановилась.

– Господи, парень, у тебя хоть один орган работающий есть? – вздохнул Сухофрукт.

Еремеев засмеялся:

– Парочка найдется.

Ирина тоже не смогла сдержать улыбку и тут же спохватилась, постучала ручкой по столу.

– Так вы… – начала Аллочка, и Ирина, понимая, что она сейчас спросит, резко остановила государственного обвинителя.

– Подождите, пожалуйста. Не говорите ничего. И вы, свидетель, помолчите две минутки.

Если Еремеев не мог подтягиваться, то и душить людей голыми руками он тоже был не в состоянии. Подтягивание, кстати, еще можно наладить с помощью эластичного бинта, а вот удушение – очень вряд ли. Тогда бы и след соответствующий оставался на шее жертвы. Стало быть, надо уточнить у свидетельницы, что именно говорил ей Алексей Ильич про свою травму, потом опросить самого Алексея Ильича, дальше отправлять его на очередную медицинскую экспертизу, вытребовать его историю болезни… Но вся беда в том, что Еремеев не озаботился оформить инвалидность, в Ленинграде к докторам не обращался, а все его медицинские документы, касающиеся ранения, находятся в военном госпитале в Афганистане. Теоретически. А практически с ними могло произойти все что угодно.

Игнорировать слова соседки нельзя, но вцепиться в них, как полагается – значит затянуть процесс еще минимум на месяц. Пока придут бумаги, пока местные врачи дадут свое компетентное заключение… Придется дело на доследование возвращать.

Ну-ка, а если?

– Вера Ивановна, – сказала Ирина весело, – я попрошу вас сходить ко мне в кабинет и принести сушки.

– Поняла вас, – адвокатесса подмигнула и вышла, провожаемая недоуменными взглядами зала.

Когда она вернулась, Ирина обратилась к свидетельнице:

– А вас я попрошу несколько минут постоять за дверями. Пожалуйста.

Комбинация глупая, по-детски хитрая, рискованная и не так чтобы убедительная, но все же лучше, чем ничего. Ирина нахмурилась, вспоминая хронологию событий: позавчера случайно вскрылось, что у Еремеева есть соседи по квартире. Допустим, Вера Ивановна сразу полетела к опекунше и склонила ее к даче ложных показаний, но поговорить с Еремеевым она не успевала никак. Вчера днем она приходила к Ирине в кабинет в такое время, что раньше не могла обернуться, а после – опоздала бы в СИЗО. А сегодня они оба были на виду. Нет, сговор, пожалуй, исключим.

Она посмотрела в зал и заметила, что лица немного смягчились. Густая волна агрессии, как вначале, уже не шла. Одна женщина в пуховом платке смотрела на Еремеева с сочувствием. Что ж, действительно трудно ненавидеть человека, который упал с вертолета и помогает дурачку, и чья вина, похоже, недоказуема.