– Да, скважина есть.

Я подумал: „Итак, она открывается ключом с той стороны, как любая дверь, но с нашей стороны она открывается с помощью рессоры и противовеса, и будет нелегко привести их в действие“.

– Мадемуазель, – сказал я, – во что бы то ни стало надо открыть эту дверь.

– Но как? – спросила несчастная Кристина сквозь рыдания.

Потом мы услышали шорох и поскрипывание, – очевидно, она пыталась освободиться от стягивавших ее веревок…

– Нам удастся выбраться отсюда только хитростью, – сказал я. – Нужен ключ от этой двери.

– Я знаю, где ключ, – ответила Кристина слабым голосом, казалось обессилев от безуспешных попыток вырваться. – Но я крепко привязана… О, негодяй! – всхлипнула она.

– Где ключ? – спросил я, знаком приказывая виконту не вмешиваться и позволить мне самому вести дело, потому что времени у нас было очень мало.

– В комнате рядом с „органом“, вместе с бронзовым ключиком, к которому мне также запрещено прикасаться. Они оба находятся в кожаной сумочке, которую он называет „сумочка жизни и смерти“… Рауль! Бегите, Рауль! Здесь так таинственно и ужасно… Эрик окончательно впадет в безумие, если узнает, что вы здесь, в „камере пыток“. Уходите тем же путем, каким пришли. Не зря же эта комната носит такое страшное название…

– Кристина! Мы уйдем отсюда вместе или вместе умрем! – воскликнул юноша.

– Речь идет о том, чтобы выйти отсюда целыми и невредимыми, – прошептал я виконту, – но надо сохранять хладнокровие. Почему вы связаны, мадемуазель? Вы же не можете убежать отсюда, ему-то это отлично известно.

– Я хотела покончить с собой. Сегодня вечером, после того как этот монстр притащил меня сюда почти без чувств, да еще под воздействием хлороформа, он удалился, сказав, что уходит к „своему банкиру“. Когда он вернулся, мое лицо было в крови… Я пыталась умереть! Билась лбом о стены!

– Кристина! – простонал Рауль; грудь его содрогнулась от рыданий.

– Тогда он меня связал. Я имею право умереть не раньше чем завтра вечером в одиннадцать часов.

Разумеется, этот разговор через стену происходил не так ровно и спокойно, как я изобразил здесь. Часто мы обрывали фразу на полуслове, когда нам чудился какой-то скрип, шаги или необычный звук. Кристина успокаивала нас: „Нет, нет! Это не он. Он ушел. Он правда ушел. Я хорошо знаю, как скрипит дверь в стене, выходящей к озеру“.

У меня возникла новая мысль:

– Мадемуазель, Эрик вас связал, он же вас и развяжет! Надо всего лишь разыграть комедию. Не забывайте, что он вас любит!

– О несчастье! Как я могу забыть об этом? – донеслось до нас.

– Постарайтесь улыбаться ему, умоляйте его, скажите, что веревки причиняют вам боль.

– Тихо! – прервала меня Кристина. – Я слышу шум возле стены, которая выходит на озеро. Это он! Уходите! Уходите!

– Мы не сможем выйти отсюда, даже если захотим, – бросил я, надеясь привести девушку в чувство. – Мы никуда не можем выйти! Из „камеры пыток“ выйти невозможно!

– Замолчите! – выдохнула Кристина.

Все смолкло, и в тишине мы услышали вдалеке медленные тяжелые шаги, у стены они ненадолго остановились, потом паркет заскрипел опять.

Жуткий вздох сменился стоном ужаса Кристины, и мы услышали голос Эрика:

– Прости, что показался тебе с таким лицом. Я прекрасно выгляжу, не правда ли?.. Меня отвлекли по ошибке. Там, на озере, какой-то прохожий спрашивал, который час. Но больше никогда не спросит… Это Сирена ошиблась…

Снова вздох, еще более глубокий и жуткий, идущий из глубины души.

– Почему ты плакала, Кристина?

– Потому что мне больно, Эрик.

– Я думал, что напугал тебя.

– Эрик, развяжите веревки. Разве я не ваша пленница?

– Ты снова попытаешься покончить с собой.

– Ты дал мне время до завтрашнего вечера, до одиннадцати, Эрик.

Пол снова заскрипел.

– В конце концов, раз уж мы должны умереть вместе – и я жажду этого так же, как и ты, потому что устал от такой жизни… Ты понимаешь? Подожди, не двигайся, сейчас развяжу… Достаточно тебе сказать: „Нет!“ – и все будет кончено для всего света. Ты права, ты во всем права! Зачем ждать до завтрашнего вечера? Ах да! Ведь так будет куда лучше. У меня всегда была болезненная слабость к красивым жестам, ко всему грандиозному, ребяческая слабость… А в этой жизни надо думать только о себе… о своей смерти. Все прочее бесполезно! Ты видишь, какой я мокрый? Ах, дорогая моя, мне не следовало выходить. Собачья погода. А еще, Кристина, мне кажется, что я брежу. Ты знаешь, тот, из-за кого раздался звонок там, на озере… он очень похож… Вот так, а теперь повернись. Ты довольна? О боже мой, твои запястья! Кристина, я причинил тебе боль? Только за одно это я заслужил смерть. Кстати, насчет смерти: я должен спеть свою мессу.

Слушая эти бессвязные речи, я не мог отделаться от страшного предчувствия. Я тоже однажды позвонил в дверь Эрика, конечно сам того не ведая. Наверное, я привел в действие какую-то охранную сигнализацию… И я помню, как из черной как чернила воды показались две руки… Кто же этот несчастный, заблудившийся здесь, у озера?

Мысль об этом бедняге едва не отвлекла меня от ухищрений Кристины, но виконт де Шаньи шепнул мне на ухо волшебное слово: „Свободна!“ И все-таки кто был тот несчастный? По ком сейчас звучит заупокойная месса?

О, это была неистовая и возвышенная музыка! Нам чудилось, сотрясаются стены дома на озере и содрогаются земные недра. Мы прижались к зеркальной стене, чтобы лучше слышать, что делает Кристина Даэ, какой ход предпринимает ради нашего спасения, но больше ничего не было слышно, кроме заупокойной мессы. Скорее, это была месса обреченных на вечное проклятие. Как будто глубоко под землей возник хоровод демонов.

Я вспоминаю, что „Dies irae“ гремел как гроза. Вокруг нас сверкали молнии. Я слышал прежде, как поет Эрик. Он мог заставить звучать даже каменных человекоподобных быков у стен Мазендаранского дворца. Но так он не пел никогда. Никогда! Сегодня он творил, как бог-громовержец.

Вдруг пение и звуки органа оборвались столь внезапно, что мы с виконтом отшатнулись от стены. Потом изменившийся, ставший каким-то металлическим голос Эрика произнес:

– Что ты делаешь с моей сумочкой?»

Глава 24

Пытки начинаются (Продолжение рассказа Перса)

«– Что ты делаешь с моей сумочкой? – с яростью повторил его голос.

Кристина Даэ в тот момент дрожала едва ли не сильнее, чем мы.

– Значит, вы для этого хотели освободиться: чтобы взять мою сумку?

Послышались торопливые шаги – шаги Кристины, которая направлялась в комнату в стиле Луи-Филиппа, пытаясь